Александр Рогозин - Трассирующие строки

Трудно говорить наверняка, но, судя по всему, дни августа с 19 по 23 число были самыми счастливыми днями для Яшина в 1942 году: рядом близкие люди, полная свобода и южное солнце. Тепло, которого так не хватало в мокрых землянках и окопах под Ленинградом и в зимних ледяных госпиталях блокадного города. Здесь долгие теплые вечера и — Волга.

23 августа для Яшина тоже начиналось хорошо. Воскресенье, у Ани — выходной, а в номере «Сталинградской правды» за этот день аж три его стихотворения: «Сталин в землянке», «Не позабыть мне первых схваток», «В госпитале».

Но тревожное ожидание чего-то страшного и, может быть, непоправимого, все же давило. Не только на Яшина — на всех. Яшину это больше передавалось через его друзей — сталинградцы чуть ли не физически чувствовали, как на город наползает что-то густое, вязкое и черное, как расплавленная смола.

Яшин был с Аней в ее комнате, когда упали первые бомбы. Выскочили, горящей улицей добежали до щели, вырытой у склона Царицы. Схлынула первая волна самолетов, побежали обратно. Дом Ани оказался цел. Взяли самое необходимое, побежали обратно под новой бомбежкой.

Позже Яшин напишет в «Городе гнева»:

Поздно вечером Аня и Яшин перешли в редакцию «Сталинградской правды». У газеты было свое убежище, ночевали там.

С утра 24 августа начались новые налеты. Многие организации перебрались за ночь на левый берег. Сугубо гражданская «Сталинградка» оставалась в городе, а фронтовые газеты были уже за Волгой. Яшин со злой иронией записал в дневнике: «Красная Армия уже за Волгой, «Сталинское знамя» перебирается. У «Корреспондентского корпуса» центральных газет свой путь драпа».

Днем, оставив Аню в редакции на попечение Филиппова, Яшин пробрался в расположение политического отдела флотилии. Политотдел готовился к организованной эвакуации.

Переправы работали с перебоями. Но самое удивительное было то, что они работали. Баркасы подходили к берегу, их брали штурмом. Армейские офицеры размахивали наганами, пытаясь установить хоть какой-нибудь порядок. Большие пароходы были вооружены зенитками, их огонь не позволял фашистам вести прицельное бомбометание. Однако бомбы нет-нет, да и попадали прямо в корабли. Берег с ужасом замирал, глядя, как тонут счастливчики, только что прорвавшиеся на борт. Но при подходе очередного «трамвайчика» штурм начинался снова.

Командный пункт флотилии располагался неподалеку от берега, на склоне Царицы. Преимуществом имевших отношение к военной флотилии было то, что в ее распоряжении были свои катера-тральщики. Это небольшие верткие суда, вероятность попадания бомбы в них была ничтожной.

Яшин, видя расположение к себе начальника политотдела Бельского, подумал, что удастся уговорить комиссара переправить Аню на тральщике. Пробрался в редакцию «Сталинградской правды», сказал Филиппову, что берет ее с собой.

«Понимаю, но нельзя. Надо общим порядком», — ответил Бельский на просьбу Яшина. Яшин был подавлен. Подошел к одному из батальонных комиссаров, Бабицкому. «Не могу, Бельский ведь и мой начальник».

У Яшина было такое ощущение, будто он обманул и предал Аню.

«Ей надо уходить, но стоит спокойно. Вырезает из газеты «Сталинградская правда» за 23-е мои «Фронтовые стихи». Она спокойна, говорит: «Не плачь, спасибо тебе за эти пять дней счастья. Куда писать? Пиши моим родным, чтобы найти друг друга. До свиданья». И пошла по улице вверх, пошла в дыму, не плача, твердо. И ни разу не обернулась».

23 августа немецкие танки вышли к Волге.

Танки стояли открыто, на высоком берегу, немцы никого не боялись: зенитная часть русских умелым маневром подавлена и ждать обстрела было неоткуда. Разве что беглый красноармеец винтовочным выстрелом огрызнется из кустов.

Танкисты откинули люки, осмотрелись, начали вылазить из танков. С автоматами наперевес вышли к обрыву. Пошарили по кустам, дали для острастки несколько коротких очередей. Никто не отвечал.