Александр Рогозин - Трассирующие строки

Моряки смотрели на поэта как на фокусника или даже колдуна: любого простого парня может вознести чуть ли не на небо.

Петр Строкань был наводчиком кормового орудия бронекатера № 53. На нефтекараван, который сопровождал бронекатер в районе Быковых хуторов, налетели сразу два «Хейнкеля». Катер ударил из всех орудий. «Хейнкели» не испугались, пошли на второй заход, и одна бомба разорвалась вблизи бронекатера. Осколки прошили обе ноги Строканя, он застонал, но остался у орудия и продолжал бить по самолетам. «Хейнкели» вынуждены были улететь. Все это продолжалось не больше минуты.

Яшин знал, за такую простоту не похвалят ни братья-поэты, ни критики, однако без изменений перепечатывал эти строки и в послевоенные годы.

Краснофлотцы на командном пункте долго не отпускали Яшина. Хотя уже смеркалось, а им с Лемешко ещё предстоял путь на «Усыскин».

— Товарищ старший политрук, напишите о нас, — вдруг выступил рыжеватый краснофлотец во втором ряду. Яшин ещё во время выступления приметил его — видно, простоват, но слушал, открыв рот, и отталкивал локтем соседа, когда тот пытался что-то шептать на ухо.

— Хорошо, товарищ старший матрос, напишу.

— А как мы узнаем?

— Приду и прочитаю.

— Мы верим Вам, товарищ старший политрук.

Это «мы верим вам» обезоружило Яшина. На обратном пути, прямо на полуглиссере, слегка подпрыгивавшем на встречной волне, у него появились первые строчки:

Яшин подумал, что передает всего лишь увиденное им самим. Надо найти какой-то сюжетный ход. Вообще-то краснофлотцам там неплохо — «курорт». Только нельзя выходить на берег, на Волгу — демаскировка. Нельзя костры, дымы. Если фриц поймет, что здесь наблюдательный пункт, а тем более — командный пункт отряда кораблей, хана: накроет артиллерией. В голове возникли две полуиронические строчки:

«Надо ещё о немецком кладбище, что мол, количество крестов вырастает там каждый день», — подумал Яшин, когда глиссер подруливал к борту «Усыскина».

Яшин твердо решил сходить на боевое задание на бронекатерах. Канонерки — да, их мощная артиллерия хорошо поддерживала фронт. Но решающую роль играли всё же бронекатера: не будь их, да ещё этих неуклюжих речных баркасов — фронт в считанные дни был бы обескровлен. Переправы — вот, что держало Сталинградский фронт. Переправа — это продовольствие, боеприпасы, пополнение. Это — надежда раненного бойца попасть в тыл, госпиталь, за Волгу, хотя в штабе какого-то политотдела придумали: «За Волгой для нас земли нет» — и печатали это аршинными буквами.

После того, как немцы вышли к центральной пристани, суда стали ходить к причалам «Красного Октября». Наши там ещё держались. И большая часть грузов для 62-й армии шла туда.

В ночь на 29 октября на боевое задание уходили бронекатера № 23 и № 74. Яшин мог выбрать любой. Он остался на «двадцать третьем». Лишь потому, что его слегка знобило, а в рубке «двадцать третьего» он увидел овчинный тулуп. Тулуп лежал на банке, аккуратно свернутый. Не новый — по швам овчина потерлась и начинала белеть.

«Семьдесят четвертый» под командованием старлея Поспелова шел на «Красный Октябрь», а «двадцать третий» — к рынку.

Надо было доставить на правый берег, в группу полковника Горохова продовольствие, боеприпасы, на обратном пути забрать раненых.

Яшин подумал о том, как на войне смещаются все понятия. Канонерки бьют по Сталинграду, а бронекатера везут в тот же Сталинград боеприпасы и пополнения. Даже в пойме вдоль дороги щиты: «Умрем, но не отдадим Сталинград». А немцы тоже после 16-го сентября в своих газетах называют город не иначе как «Немецкая крепость Сталинград». Им уже приказывают: «Крепость Сталинград защищать до последнего солдата». Геббельс знает, что делает. Нападение, штурм — это агрессия, приход чужаков. Оборона — это защита своего. Во все времена — священный долг. И если за спинами немцев Германия, то здесь, в Сталинграде, они защищают своих маленьких киндеров и нежных фрау от полуазиатских варваров. Немцам тоже важно думать, что они воюют за правое дело.