Все это видели на другом берегу. Дядя Михаил кинулся было к лодке, но, услышав Гутино «не надо!», посмотрел на реку и, облегченно вздохнув, потянулся в карман за кисетом: помощь была не нужна.
— Ну, что? — спросила Таня незадачливого пловца, когда он окончательно пришел в себя. — Лучше стало?
Тот не ответил.
— Обратно ступай через мост, — посоветовала девочка. — Эх ты, Чапай!
Над водой поднялся фонтан брызг: Таня поплыла обратно.
Гутя визжала от радости, высоко подняв руку с Таниным платьем и размахивая им, словно это был флаг.
Репей бросил парусиновую кепку на старое трухлявое бревно, подал знак товарищу, и они отправились по домам, не прощая хвастливому вожаку его — а значит, и своего — поражения.
Таня выбежала из воды, звонко бросила на ходу: «Здрасьте, дядя Михаил!» — и смешно запрыгала на одной ноге, склонив голову набок.
— Здравствуй, коза-егоза! — нарочито сердитым басом ответил мастер.
Гутя кружилась около подружки, целовала ее в мокрую щеку:
— Молодчина, Танюшка! Устала небось?
— Не-е, — ответила Таня, натягивая короткое платьице. Она заметила, как дядя Михаил, раскурив трубку, глубоко затянулся и присел на бревно, отвернувшись от девочек. Таня подошла к нему.
— Доказала, что ли? — пробурчал дядя Михаил.
— Доказала.
— А случись что? — строго сказал он. — Долго ли до беды?
— Так ничего ж не случилось! — Таня присела на корточки и весело посмотрела на дядю Михаила озорными карими глазенками.
— Ладно уж, чего там, — подобрел он. — Победителей не судят.
Таня, уютно пристроившись на бревне подле мастера, тихо попросила:
— А вы нам сегодня про войну расскажете?
— Война сегодня у вас была, — ухмыльнулся дядя Михаил. — Да и времечко поджимает, — добавил он, глянув из-под ладони на солнце, и стал поколачивать трубкой по голенищу, вытряхивая из нее остатки махры и пепла.
Мастер по сапожному делу Михаил Караваев, в прошлом красный партизан, каких только историй про войну не рассказывал в часы досуга всегда льнувшей к нему глазовской ребятне! Знали девочки, как и за что дали ему орден, как белые водили его на расстрел: вон, на том берегу, на Вшивой горке, стреляли в него, да выжил он; как гнали колчаковцев в девятнадцатом, в том самом году, когда родилась Таня.
Только не знали девочки, откуда такое неподходящее название дали их любимому месту отдыха — «Вшивая горка». Разные слухи ходили. Вроде бы пошло оно от швецов-старьевщиков, которые всякие лохмотья скупали, а потом, на ярмарке, сбывали их бедному люду. Иные — их тоже было немало — говорили:
— Эх, тут и беляка, и нашего брата, как вошь, били, поди разберись!
Были и другие слухи. Вроде бы травка так называлась — ушью…
— Смотрите, Чапай пришел, — шепотом сказала Гутя.
Все повернули головы. Неподалеку стоял веснушчатый, но подойти не решался.
— Что, кепку потерял? — спросил дядя Михаил. — Иди, иди, получай свое обмундирование. Война окончена — даешь мир!
Мальчик взял кепку, потоптался на месте; затем, поминутно оглядываясь, отошел далеко в сторону, оттуда погрозил девочкам кулаком и дал стрекача. Все рассмеялись.
— Пойти лодку проверить, — сказал дядя Михаил. — И вам пора, домой звали к полудню. Ну, шагом марш!
— Есть домой! Птицына, запевай! — скомандовала Таня. Над Чепцой зазвенела песня:
Наш паровоз, вперед лети,
В коммуне — остановка…
3
Паровоз набирал скорость. Строились заводы и шахты, плотины спорили с реками и побеждали, — вся страна превратилась в огромную строительную площадку.
Таня всегда ждала те минуты, когда учительница Клавдия Павловна приносила свежий номер «Ижевской правды», читала заголовки, а затем объясняла всему классу, что делается в Вотской области, в стране, во всем мире.
А заголовки были такие:
«Сегодня выезжают на фронт коллективизации 150 добровольцев рабочих»; «В Архангельске запрещен колокольный звон»; «Германский фашизм идет в атаку»; «Ликвидация кулачества, как класса, — боевая задача дня»; «Кровавая баня в Гамбурге».
И Таня, и Гутя многое знали про кулаков-богатеев — от родителей, от учителей, из книг. А вот фашисты… какие они? Все в классе понимали, что это враги, а раз так, одно слово — белые.
Когда учительница приходила в класс с газетой, ребята, сидевшие в первых рядах, старались прочесть на четвертой полосе объявления о фильмах, — кто же не любит кино! Многие делали вырезки из газет, собирали кадрики из разных кинолент. Особенно богатую коллекцию таких кадриков собрал Сережка Чирков. Ничего удивительного: у него был знакомый киномеханик.
Читать дальше