Евгений Дубровин - Четверть тополя на Плющихе

Шофер автофургона «Мясо» Иван Синицын решил начать с понедельника новую жизнь. В понедельник Вечером, поставив на место машину, Иван очень удачно спрятался за мойкой от двух своих дружков, затем благополучно миновал комплектующуюся тройку возле проходной; заткнув уши, промчался мимо скверика возле гастронома, из которого неслись сладкие голоса знакомых: «Иван? Третьим будешь? Иван, я тебе нужен?» – и очутился почти что возле дома.

Но самая главная опасность как раз и была возле дома. Опасность возвышалась желтым дощатым пивным ларьком посредине пустыря, усеянного ржавыми консервными банками и битым стеклом. Пивная точка называлась «Маруся» (пойдем к «Марусе», завтра у «Маруси», к «Марусе» цистерну повезли).

У «Маруси» каждая консервная банка знала Ивана Синицына и Иван Синицын тоже знал каждую консервную банку. А о людях и говорить нечего.

Самое главное, «Марусю» нельзя было ни обойти, ни объехать. Все тропинки вели к ней. За многие годы сеть дорожек, дорог и тротуаров в микрорайоне Ивана складывалась в зависимости от силы притяжения «Маруси», наподобие того, как наша солнечная система образовывалась вокруг Солнца, и поэтому куда бы ты ни захотел пойти, все равно оказывался возле «Маруси».

Сегодня Иван не хотел идти к «Марусе», но сеть дорожек все глубже и глубже подтягивала его к пив-точке. Иван Синицын барахтался в этих дорожках, как муха в паутине, он рвался к дому, он делал обманные движения, он наступал сам себе на ноги, он даже зажал рот, словно горькая пивная жидкость может сама собой пронестись над усеянным хламом лунным пейзажем и влиться в рот, однако сила пивтяжести была неумолима.

Иван совсем было уже оказался подтянутым к злодейке «Марусе», уже показался ее желтый потрескавшийся рот, уже вот и хвост очереди, и Иван даже спрашивает хриплым, спекшимся горлом: «Браток, ты последний?» – как вдруг рука шофера случайно скользнула в карман и нащупала хрустящую бумажку. Ивана словно током ударило. Четвертная! Как он мог забыть, что сегодня, готовясь к новой жизни, специально обменял в буфете на четвертную всю мелочь. Чтобы не было соблазна. Ведь стоять с четвертной в пивной очереди глупо, смешно и даже как-то неэтично потом набивать мокрой тяжелой сдачей карманы.

Вот почему хруст новенькой четвертной вырвал своего обладателя из пивной паутины, и освобожденный Иван помчался прямо к универмагу. Универмаг играл важную роль в планах Синицына начать новую жизнь. В универмаге Ивану надо было купить подарки для установления новых дипломатических отношений с женой и тещей. Прежде всего с тещей, ибо с тещей Иван вот уже многие годы находился в состоянии то холодной, то горячей войны, но больше все-таки горячей.

Иван хотел купить сковородку. Тяжелую чугунную сковородку. Почему именно сковородку, да еще чугунную и тяжелую, станет ясно, если рассказать об одной слабости тещи. В состоянии горячей войны с Иваном теща из всех видов оружия индивидуального уничтожения предпочитала шипящую сковородку. Эта небольшая алюминевая сковородка не могла нанести серьезного увечья, она поражала противника главным образом содержимым, и, купив тяжелую чугунную сковородку, Иван как бы тем самым говорил: «Вот вам, дорогая теща, серьезное оружие. Я дарю его вам, ибо знаю, что у вас теперь не будет случая применить его – я начал новую жизнь».

Купив в универмаге сковороду теще и нечто розовое, воздушное, венгерское жене, Иван забежал еще в кинотеатр «Ореол» и взял билеты на фильм «Три тополя на Плющихе». После этого, готовый к новой жизни, Иван Синицын переступил порог своей квартиры.

– Готов? – привычно спросила жена. – Сегодня что-то рано.

– Он всегда готов, – сострила теща.

Теща у Ивана была как бы конферансье – она любила острить.

– Во! Нюхайте! – Иван радостно дыхнул на женщин возле плиты. Газовая плита никак не прореагировала на дыхание Ивана Синицына. Обычно она в таких случаях сразу тухла, удушенная запахом портвейна «Золотистый».

– Трезвый? – ахнула жена.

– Еще развезет, – с надеждой сказала теща. Она не любила трезвого зятя. Трезвый зять был остроумнее зятя пьяного, и теще приходилось нелегко во время трезвых перепалок.

– Все! – сказал Иван. – Завязал! А это вам подарки!

Женщины отупело смотрели на развязанные свертки: тяжелую чугунную сковороду и нечто розовое, венгерское.

– А сейчас – в кино! Только быстрее – десять минут осталось.