Мария Эстрем - Дневник «русской мамы»

Четверо пленных задумали бежать из лагеря. Они убедились, что норвежцы — отзывчивый и дружественно настроенный к ним народ, и рассчитывали через местных жителей связаться с группами движения Сопротивления, которые действуют в горах. Решили, что вначале бежать попытаются двое. Вечером 17 ноября, воспользовавшись туманом, который в это время года особенно бывает густым в наших местах, двое пленных бежали. Ночь и первую половину следующего дня беглецы провели в заброшенном сарае, а вечером решили двинуться вдоль дороги на Берген. Ноябрьский ветер трепал их лохмотья, второй день беглецы ничего не ели. По дороге им попался одиноко стоящий чистенький полутораэтажный домик. Кругом не было ни души. Пленные осторожно постучались в окно. Они и думать не могли, что гостеприимно открывшаяся перед ними дверь будет для них дверью в смерть. Пока они отогревались чашкой кофе, хозяйка-предатель позвонила нацистам, и через несколько минут беглецы были в руках гестаповцев.

Немцы вывели пленных на дорогу и застрелили их у обочины «при попытке к бегству». Трупы были привезены в лагерь и целый день лежали перед бараком для устрашения остальных пленных. Холмиков на нашем кладбище прибавилось еще два. Так погибли Василий Панников, пленный № 28110, рождения 5 апреля 1907 г., и Василий Суколов, пленный № 28118, рождения 15 апреля 1919 г. Возможно, что они попали в плен вместе, так как их номера были близки.

Светлая память им, проклятье предателям!

После побега стало еще труднее оказывать помощь русским. Немцы рассвирепели. Особенно отличается в жестокости Франке, начальник немецкой полиции в Осе. Франке всегда ходит с хлыстом в руке и буравит своими свирепыми кабаньими глазками каждого встречного. Особенно он опасен, когда пьян, а пьян он постоянно. Это Франке руководил расправой над Панниковым и Суколовым.

Сегодня видела, как двое пленных вели избитого до полусмерти товарища. Лицо его вздулось, кровь текла изо рта и носа. Гитлеровцы обычно избивают пленных прикладами. Говорят, что чем больше усердствуют они в истязании пленных, тем больше шансов у них получить награду.

Провинившихся пленных (а в вину им ставится все) заставляют работать по воскресеньям, без отдыха. После побоев их раздевают и сажают в сарай. Нагие люди должны сидеть в этом продуваемом насквозь холодном сарае длинные ноябрьские ночи. Из лагеря часто доносятся душераздирающие крики истязуемых. И это делают «германцы высшей расы», собирающиеся править над нами, над целым миром! Глумиться над беззащитными пленными — какой позор навлекают эти выродки на весь немецкий народ!

Все это еще больше укрепляет меня в решимости помогать русским. Но как это сделать лучше?

Сегодня с утра идет дождь, холодный, затяжной. Мимо меня проходит, возвращаясь с работы, партия пленных. На них не осталось ни одной сухой нитки, они бредут, спотыкаясь от усталости. Они смотрят на меня, как будто глазами хотят рассказать о своих лишениях. У русских приятные лица, многие просто красивы. Некоторые светловолосые, как наши норвежцы, другие потемнее, а есть и совсем темные, — вероятно, южане. Щемящее чувство боли пронизывает меня. Они оторваны от родины, от своих близких, кругом чужие люди, чужая речь. Но в то же время они, наверно, чувствуют, что невидимые нити связывают их с людьми, готовыми им помочь.

Жизнь идет своим чередом в Осе и русском лагере. Приближаются рождество и Новый год.

Двое пленных в сопровождении конвоира каждый день проходят в молочную лавку за молоком для немецкой кухни. Тут же всегда стоят несколько норвежцев в надежде получить немного молока по карточкам. Когда конвоир отворачивается, пленные осторожно смотрят на нас. Один из них совсем юноша. До сих пор было очень трудно передать им что-нибудь. Немец, сопровождающий их, очень строг. Вот пленные выносят пятидесятилитровые бидоны с молоком. Конвоир подозрительно смотрит на меня, когда я иду следом за пленными. Убедившись, что незаметно передать пакеты не удастся, я решаюсь прямо спросить разрешения у конвоира. «Возьми этот пакет, здесь рождественские кексы, и поделись с пленными», — говорю я. Конвоир багровеет как рак и рычит «Ферботен!» [3] — Запрещено! ( нем .).

Мимо дома постоянно гоняют пленных на дорожные работы в Хауге. Иногда мне удается передать им немного пищи. Но нужно действовать очень осторожно, чтобы не навлечь неприятностей ни на себя, ни на пленных. Если гитлеровцы заметят, то придется плохо.