Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

Помню, как пригласил его на литературное объединение «Магистраль», руководимое поэтом Григорием Михайловичем Левиным. На следующем после визита Андрея занятии Григорий Михайлович сказал: «Со временем на этом здании (то был, к слову сказать, ЦДКЖ — Центральный дом культуры железнодорожников) будет висеть мемориальная доска в честь Андрея Георгиевича Битова». Дай-то Бог!

Андрей был настоящий ленинградец: мягкий, обходительный, интеллигентнейший человек. Он гордился тем, что родился в день основания родного города.

Последний раз я слышал его прекрасный голос в мае сего года, когда по телефону поздравил его с днем рождения. Увы, тот день рождения оказался последним…

А познакомились мы в Москве, в ЦДЛ. Познакомил нас Василий Павлович Аксенов, мы стояли уже втроем, Андрей что-то увлеченно рассказывал собеседнику.

— Не может быть! — усомнился в чем-то Аксенов. Андрей завел большой палец правой руки за передние зубы и поклялся:

— Гад буду!

Произнес он, конечно, совсем другое слово, которое я привести здесь не могу… Наверное, продолжению нашего знакомства во многом способствовало то, что в Москве мы были едва ли не соседями: Андрей жил у метро «Беляево», я — на «Академической».

Потом Андрей получил небольшую квартиру у метро «Красносельская», на Краснопрудной улице. Я немного помог ему при переезде: тянул телефонный провод из одной комнаты в другую. Чуть позднее в эту квартиру из Ленинграда переехала мама Андрея − Ольга Алексеевна.

Захожу как-то к нему, он лежит на диване, что-то читает. В ответ на мой вопрос: «Что читаешь, Андрей?» — последовал ответ: «Александра Сергеевича».

Было бы банальностью сказать, что Пушкин был любимым писателем Андрея. Это ясно и так: самый знаменитый его роман назывался «Пушкинский дом», а толстенный том произведений Пушкина с предисловием Битова носит название «Предположение жить». Едва ли не все пушкиноведы в один голос твердили, что Пушкин-де к концу 1836 года исписался, посему исподволь искал смерти. Андрей восстал против всех специалистов по Пушкину и назвал том его избранного, повторюсь,

«Предположение жить».

Что еще запомнилось из общения с ним? Идем мы как-то по Профсоюзной улице, направляясь к станции метро «Академическая», говорим о том о сем. Вдруг Андрей начинает читать стихи:

Я не знал этого четверостишия, спросил Андрея об авторе.

— Иван Тхоржевский, — был его ответ.

Как-то в Нью-Йорк приехал Андрей Вознесенский, я брал у него интервью.

Вопрос — ответ, вопрос — ответ, обычное дело. По окончании интервью Андрей вдруг спрашивает меня:

— Ты взял много интервью. Кто из собеседников показался тебе самым умным?

— Андрей Битов, — не задумываясь, выпалил я.

— А я как же? — по-детски наивно спрашивает Вознесенский.

И я весьма неуклюже начинаю выруливать из своей бестолковой бестактности… Да так, мне помнится, как следует и не вырулил…

Тексты Андрея можно разобрать на цитаты. Навскидку приведу одну из них:

«Армия − шанс провинциала».

Будучи великолепным стилистом, прозаиком, он иногда говорил о себе: «Я пишу про заек!»

И добился того, чтобы в Пушкинских Горах был поставлен памятник зайцу, перебежавшему дорогу Пушкину, когда Александр Сергеевич собрался из Михайловского в Петербург, чтобы стать на Сенатской площади в ряды мятежников-декабристов.

И по его же идее в северной столице был поставлен памятник… Чижику-Пыжику.

© В. Попов

Андрея Битова я видел в предпоследний раз в январе 2016-го на парижском Книжном салоне. Он был явно измотан физически, но дух его был, как прежде, неукротим. В любом дуэте, и даже трио, и даже в квартете он непременно становился в конце концов не только главным, а просто — единственным, яростно «изничтожая» соперников. Можно вспомнить самое многолюдное и бурное действо — круглый стол «Контуры будущего». В соперниках Битова были неслабые «бойцы», ярко зарекомендовавшие себя до этого: известный швейцарский журналист Ги Меттан и французский писатель и политик, бывший депутат, Жан Блю. Жан Блю назвал себя «советником Кремля» и рассказал о своей книге «Путин», переведенной на русский язык.

Выступление Андрея можно назвать театром одного актера. Долго, сколько хотел, одним лишь взглядом прекращая «разговорчики в зале» и президиуме, он рассказывал о своем многолетнем, главном труде «Империя в четырех измерениях», представляющем собрание текстов, написанных в определенной внутренней связи. Эти книги переводились на французский язык в разной последовательности… Еще в 1960 году, по словам Битова, он подумал: хорошо бы начать такую книгу, которую я буду писать всю свою жизнь. Кончишься ты — кончится и книга. Только чтобы все это было правдой. А какую правду может сказать человек? Только ту, которую он сам знает.