Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

В творчестве отечественных литераторов Битову дороже всего стилистическое своеобразие, поиск словесных сокровищ, даже откровенное озорство. Например, Пушкина он боготворит, но порой создается впечатление, что ему дороже всего не Пушкин — великий поэт и мыслитель, а Пушкин — величайший озорник своего времени. От эпиграмм и «Гаврилиады» до картежной игры, донжуанства и самовольной поездки на фронт Русско-турецкой войны (1829) — он давал достаточно поводов окружающим для недовольства. Но Битову все это явно по душе. Ведь в озорстве порыв к свободе проявляется самым непосредственным и бескорыстным образом. (Не отсюда ли произошло похищение уличных вывесок для своей домашней коллекции?)

Чуткость к слову позволяет Битову находить глубинный смысл в самых неожиданных книгах, даже в словарях. Вот он берет «Словарь эпитетов русского литературного языка» (Москва: Наука, 1979) и выписывает из него эпитеты, помеченные в скобках «устар.» — «устарелый». Оказывается, что в устарелые попали такие понятия, как «отчий дом», «лето плодоносное», «лоб возвышенный», «хладный и мятежный ум», «надежда вольнолюбивая», «радость быстротечная», «мир благодатный». Зато когда доходит до слова «пытка», пометка «устар.» отсутствует рядом с такими эпитетами как «дьявольская, изуверская, инквизиторская, лютая, средневековая, чудовищная». А как обстоит дело с эпитетами к слову «совесть»? Оказывается, этого слова нет в словаре вообще [4] Битов А. Новый Гулливер. Тенафлай: Эрмитаж, 1997. С. 71. .

Литературоведение одной своей половиной принадлежит науке истории, другой — новому мифотворчеству. И Битов-Одиссей активно в этом мифотворчестве участвует. Он добавляет новые детали к уже устоявшимся мифам о классиках — Пушкине, Гоголе, Чаадаеве, Набокове. С опаской и волнением заплывает на острова, носящие имена Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова. Пытается создавать новые мифы: «Барков и мы», «Хармс как классик», «Памятник литературы» (Алешковский). Возможно, ему даже нравится, что написанное каждым из последних трех уместится в один томик.

Любая игра, чтобы стать увлекательной, должна включать в себя элементы непредсказуемости, загадки, порой даже откровенного дурачества. И Битов вводит загадочность даже в названия своих книг и статей. Читателю оставлено самому фантазировать о том, что его ждет за названиями таких книг как «Вычитание зайца», «Неизбежность ненаписанного», «Ожидание обезьян» или статей «Барак и барокко», «Вдовствующая культура» (а кто же был ее мужем?), «Смерть как текст», «Угольное ушко, или Страсбургская собака».

В какой-то момент он даже стал интересоваться каббалистикой и астрологией. Выпустил сорокастраничную брошюрку, в которой обыграл идею представить историю русской литературы в системе знаков зодиака. Так как сам он родился под знаком Близнецов, ему в этой книге достался довольно лестный психологический портрет: «Люди, рожденные под этим созвездием, интеллектуальны, часто имеют литературный дар, легко пишут и приобретают разные навыки и умения. Они очаровательны, любят пофлиртовать, легко одерживают победы, но семейная жизнь для них в тягость. Кажущиеся противоречия их натуры иллюзорны, они просто не выносят однообразия» [5] Битов А . Начатки астрологии русской литературы. М.: Мир культуры, 1994. С. 38. .

Должен покаяться: когда Битов попытался включить в выпускаемый нами сборник статью с астрологическими играми, я забыл о священном праве писателя на свободу самовыражения и решительно воспротивился. «Издатель обязан публиковать все, что окрашено литературным талантом», — корили меня друзья. «А где тогда окажутся понятия „лицо журнала“, „лицо издательства“», — слабо оправдывался я. Впоследствии Битов опубликовал статью в другом сборнике, а на меня жаловался общим знакомым: «Игорь оказался таким жестким редактором…»

Выход сборника «Новый Гулливер» совпал с шестидесятилетием автора, а мы с женой как раз оказались весной 1997 года в Москве. Я привез Андрею пачку экземпляров, и он смог их надписывать друзьям на банкете, устроенном в его честь. Собралось человек сто, на сцене выступали знакомые музыканты, поэты зачитывали поздравления в стихах. Битов тоже не раз брал в руки микрофон, обращался к залу с шутливыми импровизациями. Но сам при этом, подражая своему другу Михаилу Жванецкому, говорил без улыбки.

Он вообще редко улыбался. Смеялся еще реже. Хохочущим я не видел его никогда и даже представить его не могу таким. В астрологических портретах-предсказаниях мы не найдем того знака зодиака, под которым рождаются люди грустные, обделенные способностью ликовать, упиваться быстротечной минутой, одушевляться иллюзорной надеждой. Но в одном из романов своего кумира, Владимира Набокова, Битов нашел психологическую зарисовку, которая, наверное, показалась близкой его душе, раз он вставил ее в статью об авторе «Лолиты»: