Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

С 1997 по 2009 год я работала лектором на теплоходе, курсирующем между Москвой и Петербургом с мая до начала октября. К концу мая Битов обычно приезжал в Петербург, чтоб отпраздновать свой день рождения в родном городе, и я иногда заходила к нему в гости. Как-то летом Андрея Георгиевича пригласили на поэтический фестиваль в Комарове, и он захватил меня с собой. Так я смогла побывать на могиле Ахматовой, чей «Реквием» я переводила на французский. Мы вернулись очень поздно, мосты уже развели. Битов предложил переночевать у него и предоставил мне комнату, которая была плотно заселена комарами… Я всю ночь за ними охотилась, а они охотились за мной. Комары одержали победу. Утром я явилась на завтрак с опухшей физиономией. Андрей Георгиевич очень удивился: его комары вообще не трогали — видно, они считали его несъедобным, а он их не замечал…

В 2007 году Битов предложил устроить выставку моих рисунков в редакции журнала «Звезда» и напечатать мои стихи в журнале. выставка, вскоре состоялась. Стихи, правда, так и не напечатали. В течение лета я нарисовала два портрета Битова. По-моему, первый более удачный, но Андрею Георгиевичу больше понравился второй, который в три четверти.

Я как-то пришла в гости к Андрею Георгиевичу на его московскую квартиру, и он угостил меня чаем (сам он пил виски и крепкий кофе). Я обратила внимание на чашку: очень красивая чашка с диковинными рыбками и их описанием на французском языке. Андрей Георгиевич тут же воскликнул: «Дарю!» Чашку эту я храню до сих пор.

© К. Комаров

Мне бы хотелось сказать об Андрее Битове.

Это не эссе, не воспоминания, не — боже упаси — некролог.

Мне просто хочется сказать.

И я говорю.

В городе Екатеринбурге был такой мощнейший прозаик по имени Анатолий Новиков.

Это был человек раблезианского охвата жизни — он пил, ударял и охмурял все, что движется. И неподвижное тоже.

Даже если он этого и не делал, говорил он об этом так — что делал. Это было достоверно.

При всем при этом он был человеком платоновского (и Платона и Андрея Платонова) осмысления жизни.

Он жил на Юго-Западе. Иногда (надо бы чаще, да, Костя, надо бы!) я приезжал к нему обсудить ситуацию.

Ситуация обсуждалась, но неизменно выливалась в истории типа «как я охмурил дочку Берии». Зная военную биографию Толи и видя его молодые фотки, я понимал, что он не только дочку, но и всю семью Берии и самого Берию мог бы при желании охмурить.

Такой был человек.

Когда-то, в замшелом советском прошлом, он тусил в Токсове и строил там дачу Битову.

Они разговорились и нашли общий язык. И Битов, который не был особо щедр на предисловия, написал таковое к книжке Новикова, ибо она того стоила.

Толя ушел в июне этого года.

Андрей в декабре.

Символизм…

Но именно Толя дал мне телефон Битова. И когда я — простой, пьяный, нищий, относительно молодой русский поэт, выпив для храбрости, дрожащими руками набирал телефон Битова на Ярославском вокзале — я и знать не знал…

Но Битов ответил: «Я слышал про тебя, заходи».

И я зашел.

Так получилось, что на мне тогда были вусмерть убитые кроссовки, из которых уже показывались носки, поэтому первое, что я от ошеломления и оторопи сказал Андрею Георгиевичу, было: «Извините, а где тут у вас обувку прикупить?» Битов знал где и подсказал.

Дальше было примерно десять дней, наполненных Пушкиным и Мандельштамом.

Примерно десять дней радости и большого везения.

Десять дней моих ошибок и неуклюжестей.

И десять дней огромного, нечеловеческого ПАЦАНСТВА.

Передо мной сидел 76-летний Андрей Битов.

Но я видел 16-летнего Пушкина.

Потом мы ехали в одном купе в Питер и отмечали там (в Питере, а не в купе) Новый год. И Битов даже говорил, что показывал мои стихи Горбовскому и тому даже вроде глянулось.

Речь не о моих стихах. Речь о человеке, который сохранил в себе настоящего пацана — теперь уже навсегда.

Но если уж о моих стихах, то Андрей Георгиевич особо ценил этот нелегко давшийся мне текст: