Хаим Бермант - Влиятельные семьи Англии [Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны]

Сэр Брюнель был одним из немногих евреев-тори в палате общин, но некоторые его родственники были кандидатами от тори, а одним из самых настойчивых был его зять и племянник Гилберт Сэмюэл Эдгар, участвовавший в дополнительных выборах и общих выборах в 1945 году от Сметвика. Он, как тогда говорили, прошел «хорошую войну», даже две войны: служил в Королевской конной артиллерии в Первой мировой и командиром крыла Королевских ВВС во второй, но в Сметвике в то время либералы занимали слишком прочные позиции, и он проиграл оба раза.

Его отец Эдгар Сэмюэл родился в Ливерпуле в 1861 году и, решив, что Сэмюэлов и без него слишком много, поменял имя на Эдгара Сэмюэла Эдгара. Еще в молодости он стал партнером своей овдовевшей матери – владелицы небольшой ювелирной и часовой фирмы, открывшейся в 1863 году, и быстро превратил в нее крупнейшую сеть ювелирных магазинов в стране «Г. Сэмюэл и Кº». Гилберт Сэмюэл Эдгар был председателем правления сети с 1935 года.

Одним из крупнейших в «пристройке» был клан Уэйли, причем некоторые из них начинали жизнь под именем Леви, а другие – Шлосс. Шлоссам пришлось сменить фамилию из-за германофобии во время Первой мировой войны. Среди них был Дэвид Шлосс, бывший ученик Рагби и Балиол-колледжа и один из крупных чиновников казначейства к моменту начала войны. Он поступил в армию в 1916 году, оказался в Лондонскому полку и получил Военный крест за доблесть. После войны он вернулся в казначейство и в 1943 году получил рыцарское звание. После отставки в 1948 году он поступил в совет правления Ashanti Goldfields, International Paints и многих других компаний. Также он был директором Палестинской экономической корпорации и Объединенного банка Израиля.

Сэр Дэвид – внук профессора Джейкоба Уэйли, стал первым руководителем кафедры политэкономии в Университетском колледже, Лондон, и первым президентом Ассоциации английских евреев.

Видный синолог Артур Уэйли, умерший в 1966 году, был братом Дэвида. Он пришел бы в ужас от одного намека на то, что принадлежал к какому-то клану, поскольку всю жизнь был одиночкой. Хотя он жил в Блумсбери и изредка общался с некоторыми из тамошних видных фигур, таких как Ситвеллы, он не входил в блумсберийский высший свет. Он относился к обществу как к необязательной роскоши и, как правило, ограничивался самым необходимым. Один из учеников Уэйли вспоминает обед у него в доме: «Обед состоял из блюда с овощами, которые он приготовил сам, стакана воды и сырого яблока на каждого, которые мы съели прямо с кожурой».

Его глубокому эстетизму, писал Питер Квеннел [88] Питер Квеннел – английский биограф, историк литературы, редактор, поэт и критик. , знакомый с ним под конец его жизни, «была свойственна нотка врожденного пуританства, возможно унаследованного им от своих набожных и трудолюбивых еврейских предков».

Хотя клан в целом отличался прижимистостью, пуританство Артура Уэйли выходило за обычные рамки, как, впрочем, и его таланты. Профессор Айвен Моррис, пожалуй его самый успешный ученик, называет его «гением».

Уэйли сам выучил китайский и японский, когда работал помощником хранителя в Британском музее. Хотя он формально не учился ни тому ни другому и никогда не был ни в Китае, ни в Японии, он стал главным комментатором китайской и японской литературы в западном мире. «Без книг Уэйли, – пишет профессор Моррис, – едва ли классическая литература Дальнего Востока стала бы таким важным элементом западного наследия».

«Пристройка» – весьма всеобъемлющее собрание, там постоянно натыкаешься на каких-нибудь неожиданных персонажей, например доктора Эрика Конрада, чей отец Эмиль Конрад был редактором венской «Нойе фрайе прессе» и начальником Герцля, когда шло дело Дрейфуса. Эрик, австрийский адвокат, прибыл в Великобританию в 1933 году. Он записался рядовым в саперно-строительные войска в самом начале войны, был переведен в разведку в 1944 году и прикомандирован к американской армии. Он получил американскую Бронзовую звезду за участие в захвате шербурского арсенала. В 1949 году он женился на Шейле Гренвилл, дочери достопочтенного Элси Монтегю и правнучке первого лорда Суэйтлинга.

Еще более неожиданная фигура – Александр Полякофф с его длинным, тонким, почти прозрачным носом, моноклем в глазу, серебристыми волосами и изысканными манерами. Его предки были раввинами в Могилеве, знаменитой династией святых и мудрецов, но мало-помалу спустились с небес и достаточно преуспели, чтобы стать привилегированными евреями с правом проживания в Москве, Петербурге и других главных городах России. Его отец Иосиф Поляков развивал телефонную связь в России. Они жили на широкую ногу в большом доме в Санкт-Петербурге и сельском имении – чеховское дворянство в чеховских декорациях, порвавшие со своим прошлым, далекие от всяких связей с евреями-современниками. Они воспитывались среди русских слуг, французских и немецких нянек, так что им и в голову не приходило, что они имеют какое-то отношение к евреям и иудаизму. Они знали, что в мире есть евреи, но не думали, что в эту общность входят и они, Поляковы. Потом произошла революция. Поляковы, как почти все представители их класса, разорились. Они приплыли в Англию в 1920-х без гроша в кармане, но старший Поляков был специалистом узкого профиля [89] После революции Иосиф Поляков работал над созданием автоматизированной системы телефонной связи в Москве, а после переезда в Лондон с 1924 по 1929 год работал помощником председателя технического отдела в советском импортно-экспортном объединении АРКОС при торгпредстве СССР. . Более того, у него был налажен контакт с Годфри Айзексом, известным по компании Маркони, и вскоре он встал на ноги. В 1937 году его сын Александр женился на Айне Монтегю, правнучке первого лорда Суэйтлинга. Мистер Полякофф физик по образованию и управляющий директор Electronic Instruments Company. Он живет в доме эпохи Регентства в Холланд-Парк и владеет загородным домом в Сассексе. В конце декабря у него в гостиной можно видеть рождественскую елку, рождественские открытки на камине, остролист и плющ. Трудно представить себе более английские декорации, но в них Полякофф кажется очень русским – может быть, из-за акцента или манеры вести себя, возможно, вечное чувство какого-то пренебрежения – живым осколком старой имперской России в английской гостиной.