Борис Заборов - То, что нельзя забыть [журнальный вариант]

Задолго до того, как весь западный мир начал ошалело решать проблемы женской эмансипации и гомосексуализма, доведя и то, и другое до полного общественного абсурда и примерного лицемерия, советские женщины в определенном смысле были уже эмансипированы. Привилегия мужчины приглашать женщину на танец была объявлена дискриминацией прав женского пола. Под давлением «прогрессивной общественности» был введен так называемый белый танец, позволяющий женщине приглашать мужчину.

Мы оживленно разговаривали, когда чья-то легкая рука коснулась моего плеча. Я обернулся. Передо мной стояла та самая красавица, приглашая на объявленный белый танец. В первую секунду мысль подсказала мне повторить ее прошлогодний жест — так же в знак отказа покачать головой (в те времена у меня была густая грива), во вторую — я уже медленно двигался с ней в тесноте нашего полуподвала. Я дрожал. Начиналось безумие. Ее высокая грудь упиралась упруго в мою. Мы не могли отлепиться друг от друга, словно примагниченные.

Вспоминаю совсем юные годы, проведенные в деревне: что заставляло меня и таких, как я, пацанов лазить по ночам в чужие сады (притом, что у каждого был свой), набивать за пазуху незрелые яблоки, рискуя получить заряд соли в задницу, болеть животом.

Как бы сложилась история человеков, если бы над головой Адама и Евы висело незрелое яблоко? Не вкусив, не были бы изгнаны из Рая. Ну, и затем все прочее. Коль скоро Бог создал два разнополых существа, то и естественным притяжением пожаловал их тоже. А где же возможно удовлетворить это притяжение более комфортно, как не в Райских кущах, на травке, девственно шелкови-стой, и где всякие павлины роскошными хвостами-опахалами гоняют освежающий эфир над телами в праведных трудах и поту. Но в паузах поболтать хочется даже в Эдеме. А о чем? Вот и вкусили от древа познания. А будь плод незрелым… Вкусили бы? Вкусили бы!

«У попа была собака, он ее любил. Она съела кусок мяса, он ее убил и в землю закопал, и надпись написал, что у попа была собака, он ее любил…» И так по кругу жизни влачится человек, иногда каясь в совершенных злодеяниях, чтобы тут же совершать новые, и уже без раскаяния.

Красавица шепнула убежать в ночь академического сада. Был холодный октябрь-месяц. Десятая луна стояла в зените. Красавица увлекла меня под разросшийся куст в глубине сада и начала лихорадочно сбрасывать интимные одежки. Взволнованные нашим присутствием листья, отбрасывая в лунном свете трепещущие тени на ее ставшее болезненно голубым тело, суетились, словно живые существа. И тут произошло то, чего я никогда не смог объяснить ни своим товарищам, ни тем более ректору Академии и уж, конечно, ее маме, милой женщине, работавшей в нашей академической библиотеке, а еще позже ее мужу, она к тому же была замужем. Но главное и самому себе — что же произошло? Сказать надо просто — ничего не произошло. Я всегда был мнителен и брезглив. Мне померещилось, что у красавицы немытая шея. Шизоидный абсурд, прихоть больного воображения. Наказание за предательство? Возможно. Какая разница. Мое либидо улетучилось, и чем более нервно реагировала красавица, тем безнадежнее было его восстановить.

Я бежал. Не глядя по сторонам, протиснулся сквозь танцующий зал. Поднялся по лестнице в свою комнату, залез, не умываясь, под одеяло. Меня бил озноб. Я не мог согреться. Думал о Маше, о своем ничтожестве.

На следующий день мои сокурсники были неприветливы. Все были сочувственны к Маше. Она никогда меня не простила. Это было справедливо. Но совсем иначе повела себя красавица. Она начала преследовать меня. Караулить у дверей аудитории в ожидании перерыва, приходить в комнату общежития и сидеть на моей кровати. В комнате нас было шесть человек. Ребята, которые не могли понять, почему я так упорно отвергаю красивую женщину, начали, наконец, мне сочувствовать. Но я ничего не мог изменить. Я даже не мог сделать усилие объясниться с ней.

Она начала угрожать самоубийством. Я отнесся к этим угрозам с недоверием. И напрасно. Она так и поступила. «Скорая помощь» увезла ее без признаков жизни. К счастью, спасли.

Эта драматическая история пронеслась вечно гуляющим сквозняком по длинным академическим коридорам и дошла до кабинета ректора Виктора Орешникова в форме панического письма мамы красавицы. Вот тогда пришел ко мне и ее муж. Я рассказал ему все, как было, утаив лишь немытую шею.

Тягостнее был разговор с ректором. Он потребовал, чтобы я прекратил эту историю. Какую историю? Женщина пригласила меня на танец. А затем я не захотел заниматься с ней любовью в холодную лунную ночь, под разросшимся неблагородного происхождения кустарником в академическом саду.