Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Покинув родной город и страну, Бродский буквально создает свой собственный поэтический и биографический миф об изгнании. При этом он опирается на биографии и поэзию других изгнанников (Овидий, Данте, Пушкин, Мандельштам), использует разветвленную сеть подтекстов, игру с категориями определенности/неопределенности и совмещение нескольких исторических и пространственных планов — словом, все то, что составляет сложную картину интерференции поэтических влияний, о которых он говорил позднее в Нобелевской лекции.

Сопоставлять Флоренцию и Петербург Бродский стал еще до того, как увидел Италию своими глазами. Томас Венцлова вспоминает последнюю встречу с Бродским в Советском Союзе, когда они, чтобы оторваться от возможного «хвоста», вскочили в отплывающий пароходик у Летнего сада. «Мы плыли мимо лучшей ленинградской набережной. „Вот этого я нигде не увижу. В Европе города рациональны; а этот построен на реке, через которую, в общем, невозможно мост перекинуть“. Я: „И все-таки есть похожая набережная“. И.: „Во Флоренции, я угадал?“ Он действительно угадал, что я имел в виду» [338] Венцлова Т. О последних трех месяцах Бродского в Советском Союзе // Иосиф Бродский и Литва. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2015. C. 348. .

Этот интерес к Флоренции тесно связан с интересом к Данте — как к его произведениям, так и к судьбе. А имя автора «Божественной комедии», как мы помним из предыдущей главы, не менее тесно связано для Бродского с именем Ахматовой, в чьем исполнении он впервые услышал Данте по-итальянски. «Декабрь во Флоренции» становится своего рода продолжением ахматовской двойчатки («Лотова жена» и «Данте»), хотя и существенно бо́льшим по объему, но так же четко выверенным. Бродский ищет ответ на вопрос: как относиться к потерянной родине и какую реакцию выбрать. Дантовское «взгляни и проходи» или «отдавшую жизнь за единственный взгляд» Лотову жену?

Сам Бродский прокомментировал стихотворение так: «Стихотворение — дантовское в определенном смысле. То есть употребляются, так сказать, тотальные терцины. И рифмы — довольно замечательные. Я помню, когда написал, был в полном восторге от себя, от своих рифм.

Не помню, в связи с чем я оказался во Флоренции. Было, действительно, холодно, сыро. Я там ходил, на что-то смотрел. Когда пишешь стихи о каком-нибудь месте, пишешь так, как будто там живешь — не знаю, ставил ли я такую задачу сознательно. Но в таком случае, если стихотворение написано, даже уехав из этого места, ты в нем продолжаешь жить. Ты это место не то что одомашниваешь, а становишься им. Мне всегда хотелось писать таким образом, будто я не изумленный путешественник, а путешественник, который волочит свои ноги сквозь.

Это отвечает тому, что происходит на деле. Сначала ты бежишь в галерею Уфицци, туда-сюда, смотришь на их мэрию — на Синьорию, входишь в Casa di Dante, но главное, что происходит — ты тащишь свои кости вдоль Арно. И даже на автобус не очень-то можешь сесть, потому что не уверен, куда он тебя отвезет. И как-то такси брать неохота, потому что не такие уж большие концы. Вообще, не знаешь, что произойдет дальше, и тебе холодно» [339] Бродский И. А. Пересеченная местность: Путешествия с комментариями. М.: Независимая газета, 1995. C. 174–175. .

Хотя сам поэт пишет, что не помнит причины посещения Флоренции, можно предположить, что среди прочего оно связано с новым витком интереса к автору «Божественной комедии» после встречи с Робертом Лоуэллом — блестящим знатоком Данте и поэтом, чье творчество Бродский оценивал очень высоко.

14 мая 1975 года по приглашению Лоуэлла Бродский приезжает в Бостон. Они беседуют о Данте. «Впервые после России я смог осмысленно поговорить с настоящим знатоком Данте. Лоуэлл его знал вдоль и поперек, был на нем просто помешан. Выше всего он ставил „Ад“. Кажется, он какое-то время жил во Флоренции, и „Ад“ был ему ближе, чем другие части „Божественной комедии“. Во всяком случае, „Ад“ был в наших беседах на первом плане», — вспоминает Бродский в интервью Свену Биркертсу [340] Бродский И. А. Книга интервью. C. 105. .

Лоуэлл стал первым после Ахматовой собеседником, разговор с которым о Данте был интересен для Бродского: «О Данте, например, со времен бесед с Анной Андреевной мне до 1975 года, то есть до встречи с Лоуэллом, так и не удавалось ни с кем поговорить. „Божественную комедию“ он знал так, как мы знаем „Евгения Онегина“. Для него это была такая же книга, как и Библия» [341] Волков C. М. Диалоги с Иосифом Бродским. C. 146. . И в другом интервью: «Этот человек знал „Божественную комедию“ изнутри, очень интимно, у него были почти личные представления о тех ужасах или, вернее, о мире мертвых» [342] Бродский И. А. Книга интервью. C. 255. .