Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Симеон, Анна, Мария, Младенец — все они оказываются «освещены» в тех или иных частях стихотворения. В начале можно предположить, что интерьер церкви дан нам глазами входящей в храм Марии, которая выделяет из привычной для нее картины людей «находившихся там постоянно», Симеона и Анну.

Однако во второй и третьей строфе мы сталкиваемся с тем, что точка зрения уже не может принадлежать Марии, она внешняя по отношению к ней:

Младенец, Мария, Анна и Симеон оказываются увидены со стороны, как бы в раме церкви, но не взглядом прихожан («людей») и не взглядом Бога («небес»). Чью же точку зрения передает эта картина с рембрандтовским освещением? Вопрос заставляет задуматься о ком-то отсутствующем в стихотворении, и первая мысль, которая возникает — а где же Иосиф, почему он не упоминается в «Сретенье»?

Автор одной из лучших книг о поэзии Бродского Дэвид Бетеа замечал по этому поводу: «Это одновременно проработанное и волнующее посвящение Анне Ахматовой, с ее постоянством „пророчицы Анны“, и загадка отсутствия трех Иосифов: библейского мужа Марии, присутствующего в Евангелии от Луки, но не в „Сретенье“, Мандельштама („первого Оси“), на которого намекают некоторые образы и фразы стихотворения и Бродского („второго Оси“), просматривающегося в будущих мучениях Младенца» [323] Bethea D. Joseph Brodsky. C. 50. .

Здесь необходимо пояснение. «Вторым Осей» называла Бродского Надежда Мандельштам, что зафиксировано в ряде воспоминаний современников, ср. свидетельство Андрея Сергеева: «Н. Я. говорила про Иосифа нежно: „Ося второй, Ося младший“, что не мешало в другой раз сказать: „обыкновенный американский поэт“» [324] Сергеев А. Я. Omnibus: Роман, рассказы, воспоминания, стихи. C. 436. .

Отсутствие одного из героев евангельского сюжета — Иосифа — заставляет задуматься. Почему Бродский выводит за пределы картины, которую рисует в стихотворении, своего библейского тезку? Читатели и исследователи задавались этим вопросом с момента публикации стихотворения и по-разному отвечали на него, но эти разные ответы так или иначе выстраиваются в один ряд.

Дэвид Бетеа считает, что Иосиф не упоминается в стихотворении, так как первый его тезка (Мандельштам) уже умер, а второй — сам Бродский — готовится к отъезду, который равнозначен смерти [325] Bethea D. Joseph Brodsky. C. 172. . Это хорошее объяснение, но оно вызывает дополнительные вопросы: если смерть Мандельштама не позволяет его тезке Иосифу присутствовать в стихотворении, то как быть с Анной?

Может быть, для Бродского Сретенье — не столько встреча Ветхого и Нового Завета, то есть встреча Младенца и Симеона, сколько встреча Младенца с пророчицей Анной? Поэтому там и нет Иосифа-обручника, более важен Младенец, который умрет, чтобы возродиться к новой жизни. Тогда, если отъезд в эмиграцию может быть символически приравнен к смерти, как считает Бетеа, то в подтексте — сам поэт, готовый к отъезду, получивший «благодать» от Ахматовой и осиянный ее светом.

В поддержку этой версии говорит то, что в «Сретенье» чувствуется мощный биографический пласт. Тексты Бродского этого периода связывает общая тема подведения итога, рубежа, выхода в «глухонемые владения» если не смерти, то, по крайней мере изгнания, воспринимающегося, как уже было сказано, почти как смерть.

В первом сборнике своих стихов на английском языке он помещает «Сретенье» непосредственно перед стихотворением «Одиссей Телемаку», своего рода прощанием с сыном перед разлукой. И это не случайно, поскольку «Бродский осознанно относится к структуре своих книг и к тому, как их сюжеты скрещиваются с разворачивающейся историей „жизни поэта“» [326] Там же. C. 170. . В первой публикации Бродский делает посвящение «Анне Ахматовой», в английском варианте меняет дату так, чтобы она дополнительно указывала на нее. Странным может показаться включение «Сретенья» в сборник «Новые стансы к Августе» — книге, собравшей стихи к М. Б., главной любви поэта и матери его сына. Но это не своевольная игра посвящениями, это попытка собрать важнейшие линии жизни в один узел, связав в стихах тех, кто по-настоящему дорог и важен.

Еще одно предположение о причинах отсутствия Иосифа в стихотворении высказывает Барбара Лённквист: «Мне представляется, что Иосиф все же присутствует в образном мире поэтического Сретения. Можно предположить, что сам Бродский, носящий библейское имя Иосиф, и являет то „зрящее око“, то не выраженное „я“ этого стихотворения, которое озирает храм, видит великое Сретение и свидетельствует о нем. Здесь не следует искать буквального отождествления поэта с фигурой евангельского Иосифа. Поэт скорее заимствует его видение — молчаливого и благочестивого свидетеля долгожданного события. И в то же время — уже в пространстве стиха — в храме происходит другая встреча — встреча поэтов Иосифа и Анны» [327] Lönnqvist B. Что празднует Иосиф Бродский в своем стихотворении «Сретенье»? C. 61. .