Александр Ливергант - Дом на кладбище

«Он спал в комнате отца, — записывает Элизабет Гаскелл со слов служанки Патрика Марты Браун, — и вдруг принимался кричать, что его отцу не жить, что до утра умрет либо он, либо отец. Дочери, дрожа от страха, умоляли отца не подвергать себя такой опасности, но мистер Бронте был не робкого десятка, возможно, он считал, что если отнестись к сыну с доверием, а не со страхом, то он возьмет себя в руки. Утром Бронте младший выходил из комнаты и, качаясь, с трудом шевеля языком, говорил: „Мы с бедным стариком провели жуткую ночь. Он-то держится молодцом, не то, что я”. И со слезами в голосе повторял: „Она всему виной! Она!”»

Без спиртного и опиума Брэнуэлл не в состоянии обойтись ни одного дня. По утрам, когда сестры и отец уходят в церковь, он идет в местную аптеку, где выпрашивает порцию опиума, или же пишет друзьям с просьбой купить ему спиртного. Вот последнее сохранившееся письмо Брэнуэлла, адресованное Джону Брауну:

Воскресенье полдень

Дорогой Джон,

буду тебе очень обязан, если ты сумеешь купить мне на 5 пенсов джина. Если купишь, я заберу его у тебя или у Билли, или же зайду за ним к тебе. Очень буду благодарен тебе за услугу, ибо эта услуга очень даже мне услужит.

Ровно в половине десятого утра ты получишь обратно свои 5 пенсов из шиллинга, который мне будет выдан.

П. Б. Б.

А вот последнее сохранившееся о нем воспоминание:

«Тут дверь отворилась, и в проеме возникла голова, — пишет его старый друг Фрэнсис Гранди, он приехал в Ховорт, снял номер в гостинице и пригласил Брэнуэлла поужинать. — Копна растрепанных рыжих волос, огромный костлявый лоб, желтые, дряблые щеки, ввалившийся рот, тонкие белые дрожащие губы, провалившиеся глаза, когда-то маленькие, теперь же огромные, горящие безумным блеском… Грустная история, ничего не скажешь…»

Весь вечер, вспоминает Гранди, Брэнуэлл был мрачен, говорил, что ждет не дождется смерти и счастлив, что она так близка, твердил, что не умер бы, если б не гибельная связь с миссис Робинсон.

Когда Гранди ушел, Брэнуэлл вытащил из рукава нож и стал кричать, что Гранди — посланец Сатаны и он, Брэнуэлл, явился в трактир его зарезать…

На следующий день Брэнуэлл был уже не в состоянии подняться с постели. Послали за доктором, и ховортский врач Джон Уилхаус сказал, что жить больному осталось недолго. Патрик повалился перед постелью умирающего на колени и стал молиться за заблудшую душу сына, просить его покаяться. «Мой сын! Сын мой!» — ежеминутно восклицал он. Прежде чем впасть в беспамятство, Брэнуэлл, словно услышав слова отца, заговорил о своей напрасно прожитой, никчемной жизни, не раз со слезами на глазах повторял, что ему стыдно и он раскаивается. 24 сентября в девять утра началась агония, Брэнуэлл попытался было встать, упал и умер.

«Я рыдаю не из чувства потери — я не лишилась опоры и утешения, не потеряла дорогого мне спутника жизни. Я рыдаю из-за краха таланта, из-за несбывшихся надежд, из-за того, что погас некогда ослепительно яркий свет, — подводит итог жизни брата его старшая сестра. — Мой брат был на год меня моложе, когда-то — очень давно — я верила в его успех, в его амбиции и устремления. Эта вера, эти надежды скорбно скончались, от них ничего не осталось, кроме памяти о его заблуждениях и страданиях. Его жизнь и смерть вызывают такую горькую жалость, такую мучительную тоску от пустоты, никчемности всего его существования, что описать их у меня не хватает слов. Остается надеяться, что эти чувства со временем не будут столь же мучительными» 29.

Смертью Брэнуэлла семейные несчастья не кончились; они только начинались.

Эмили кашляла уже больше месяца и со свойственным ей упорством отказывалась принимать лекарства, вызывать врача, всякое проявление заботы о себе воспринимала с раздражением. И Шарлотте ничего не оставалось, как повторять свою любимую фразу: «Один Бог знает, чем это все кончится». Шарлотта ошибалась: чем это кончится, она, потерявшая старших сестер от чахотки, знала ничуть не хуже Господа Бога.

Когда 19 декабря Эмили согласилась наконец вызвать врача, было уже поздно. В тот день, прежде чем умереть, — и не в своей постели, а на диване в гостиной — она утром вышла из дома накормить собак, сама оделась, потом что-то, сидя на полу, как она любила, писала и даже попыталась причесаться — гребень упал в камин…

Уильям Смит Уильямс был, пожалуй, единственным близким другом Шарлотты (они сблизились во время пребывания сестер в Лондоне), который нашел нужные — хотя, быть может, и излишне высокопарные — слова утешения. Слова, выдающие человека глубоко верующего: