Александр Ливергант: Дом на кладбище

Александр Ливергант

ДОМ НА КЛАДБИЩЕ

Биографическая повесть

1

Когда одну и ту же историю — пусть в разное время и разные люди — рассказывают много раз, создается некоторый устойчивый стереотип, и стереотип этот далеко не всегда соответствует действительности.

Именно это и произошло с историей семьи прославленных и многострадальных сестер Бронте.

Шарлотту, автора «Джейн Эйр», принято изображать олицетворением дочернего долга, пожертвовавшей литературной карьерой в угоду своему властному, требовательному, честолюбивому отцу, пастору церковного прихода в городке Ховорт в графстве Йоркшир.

Патрика Бронте, отца Шарлотты, Эмили, Энн и Брэнуэлла, — семейным тираном, деспотом, самодуром, человеком упрямым и несговорчивым 1.

Не меньшим деспотом, чем Патрик, недалекой, прижимистой, правоверной, себе на уме принято считать и тетушку Элизабет Брэнуэлл, прожившую в доме Патрика больше двадцати лет, ставшую членом семьи и посвятившую себя детям, рано потерявшим мать.

Сестру Шарлотты Эмили, создательницу не менее знаменитого, чем «Джейн Эйр», «Грозового перевала», описывают эдакой вещью в себе, женщиной замкнутой, мрачноватой, погруженной в себя, при этом сверхчувствительной и непредсказуемой. «Наша Эмили витает в облаках» — таков был в семье Патрика Бронте «общий глас». В облаках — оговоримся — витали в той или иной мере все дети пастора, как это часто бывает с творческими личностями, а творческими личностями — каждый на свой лад — были все четверо: три сестры и брат.

Наименее известную и самую неяркую младшую сестру Энн, автора многих стихов и двух романов, — описывают тихой, покладистой, покорной судьбе, судьба же, как известно, к семейству Бронте, во всяком случае, к младшему поколению, не благоволила.

Брата Брэнуэлла, одаренного художника и не бездарного поэта, — изображают человеком взбалмошным, до крайности самолюбивым, амбициозным, неуправляемым (в отца), увлекающимся — спиртным и опиумом в том числе.

Начало этому стереотипу положила известная викторианская романистка, старшая современница сестер Бронте Элизабет Гаскелл, автор «Жизни Шарлотты Бронте», первого и до сих пор наиболее авторитетного («Ваша книга, я убежден, останется в веках», — писал ей один из первых читателей и самых горячих почитателей книги, известный критик и философ Джордж Генри Льюис), при этом, несмотря на скурпулезность в отборе писем и воспоминаний современников, весьма субъективного жизнеописания Шарлотты, увидевшего свет спустя всего два года после смерти создательницы «Джейн Эйр», которая в последние годы жизни с Гаскелл сблизилась и очень к ней привязалась.

«Я была поистине счастлива в ее обществе, — писала Шарлотта своей школьной подруге Эллен Насси после первой же встречи с Гаскелл летом 1850 года. — Это женщина подлинного таланта, она приятна и сердечна в обращении и, мне кажется, обладает добрым и отзывчивым сердцем» 2.

Мешает многочисленным современным биографам этой столь же талантливой, сколь и незадачливой семьи и почти полное отсутствие проверенных фактов, всего того, чем Гаскелл, когда писала свою книгу, располагала. Хотя книг, писем, дневниковых записей, рисунков, фотографий, портретов, рукописей стихов и прозаических набросков после смерти трех сестер и их брата осталось немало, за последующие почти двести лет этих свидетельств, естественно, заметно поубавилось. И это при том, что на многих книгах из домашней библиотеки твердой рукой хозяина дома значилось: «Хранить вечно». Да и те рукописи, рисунки и книги, что сохранились, попали в частные, подчас далекие от литературы руки и совсем не всегда легко доступны. А где нет фактов, там, известное дело, царит вымысел, порой — и книга Гаскелл не исключение — самый безудержный.

Не потому ли семья Бронте всегда притягивала авторов блокбастеров и популярных сериалов, их читателей и зрителей, падких до саспенса, мистики, тайн и патологии, всего того, чего, как мы увидим, в жизни семьи Бронте не было. Как писал Честертон: «Яркий факел биографов вряд ли оставил в покое хоть один темный угол старого йоркширского дома» — темных же углов в доме его преподобия пастора Бронте было, как, впрочем, и в любой семье, и в самом деле предостаточно. Не потому ли многие жизнеописания Патрика Бронте и его одаренных и невезучих детей превратились в свободной трактовке биографов в увлекательные готические романы с леденящими душу подробностями короткой трагической жизни и сложных взаимоотношений обитателей заброшенного в вересковых пустошах пасторского дома окнами на местное кладбище...