Мари Дарьессек - Быть здесь – уже чудо. Жизнь Паулы Модерзон-Беккер [litres]

О будущем ребенке – ничего, кроме намека на невозможность путешествовать.

Рильке нашел квартиру, но ее хозяева из Академии уехали на все лето, и открыть невозможно, консьержка неумолима. «Столица не меняется. Она не вырастет, но, будем надеяться, и не уменьшится. Как только у меня появится время, я снова займусь этим делом и доложу Вам о своих успехах». Только попав в квартиру, он обнаружит, что она действительно всё там оставила: матрасы, кушетку, два стола, два стула, большое зеркало и множество мелочей.

В конце октября Рильке «буквально живет у Витти». Увы, никто не хочет покупать ее мебель. Самые мелкие старьевщики только пожимают плечами. И консьержка не желает ничего брать – даже за полцены! «И вот, катастрофа»: мадам Витти продает мастерскую. Нужно освободить ее. Поскольку Рильке не мог просто выставить всё на улицу, он решил отдать мебель одной модели, а матрас – консьержке. И поскольку всё это в какой-то мере по его ошибке, он предлагает Пауле двадцать франков в качестве компенсации. Он не успеет ей ничего купить: со дня на день он уезжает. Он посылает ей каталог осеннего Салона. «Живите счастливо и будьте снисходительны к Вашему преданному РМ Рильке».

Это последнее, что он напишет Пауле.

На той же неделе он посылает Кларе письмо, предвосхищающее «Элегии» как анти биографию, то, чего бы достигло молчание, если бы молчание рассказывало о жизни: «О, мы считаем годы, но то здесь, то там сами вычеркиваем страницы своей жизни, останавливаемся, начинаем снова, хватаемся то за одно, то за другое… А ведь происходящее с нами настолько слито в единое целое, всё связано, всё множится, растет и обретает форму… и, в сущности, нам остается только быть здесь: просто, уверенно существовать, как существует земля, – принимая смену времен года, она несется сквозь пространство, не желая себе иного места, кроме этого средоточия сил и взаимодействий, где звездам так спокойно».

Быть здесь – уже чудо.

На автопортрете 1907 года Паула беременна. Начиная с марта ее беременность очевидна на автопортретах, но на этом она лишь угадывается . Она смотрит на нас серьезно, слегка насмешливо. Ее щеки такого же цвета, как два цветка, которые она по-пауловски держит в руке. Вторая рука высоко покоится на округлившемся животе, на самой его границе.

Другой портрет во время беременности, где она обнажена до пояса, написан фронтально и слегка стилизован: Паула изобразила себя между двух кариатид, будто на фреске. У нее круглый живот, венок, янтарное ожерелье, ваза для фруктов в одной руке и апельсин – в другой. Она выглядит довольной и немного лукавой. У одной кариатиды вид измученный, у второй – насмешливый. Технически это первый обнаженный автопортрет беременной женщины в истории искусства, но всё, что от него осталось, – черно-белая фотография: он был уничтожен во время авиаудара 24 июня 1943 года, вместе с частью коллекции Ван дер Хойтов в их фамильном доме.

Отдавала ли Паула себе отчет, что ни один художник, ни одна художни ца никогда не изображала себя беременной? Кажется, что она писала «спонтанно», следуя ритму жизни и биению холста; обратив к миру взгляд, который Рильке назвал «бедным» [46] Таким Рильке назвал взгляд Паулы в «Реквиеме». Взгляд Сезанна он охарактеризовал тем же словом – «бедный» – в письме Кларе от 7 октября 1907 года. , обнаженным; впрочем, в ее глазах жили и Сезанн, и Гоген, и Ван Гог, и Таможенник Руссо, – ушедший импрессионизм и грядущий кубизм. Она пишет то, что видит: здесь-бытие, присутствие в мире, и женщину, носящую ребенка. В те же годы, в 1902-м, а затем в 1907-м, вокруг написанных Климтом портретов откровенно беременной и откровенно обнаженной женщины разразился скандал. Название картины – «Надежда». Будущую мать окружают на ней скелеты.

В моем доме висит всего одна фотография со мной – этот портрет сделала Кейт Барри, художница и женщина, которую я очень любила. На этом снимке я себя узнаю. Он сделан весной 2001 года. Черно-белое фото: я, на шестом месяце беременности, стою на кухне, окруженная сиянием, будто Мадонна.

Когда газеты просили у меня портрет, я не раз предлагала им эту фотографию. Ее систематически отвергали, отвечая: «Нам нужно нормальное фото».

Сестре Герме: «Спасибо за ползунки. Я снова пишу; если бы у меня была волшебная шапка-невидимка, моим единственным желанием было бы писать и писать» (8 октября).