Егор Канкрин - Теория государственного кредита

Мы считаем необходимым здесь, в начале второй главы, сразу указать, что приведенные далее цифры и факты почерпнуты из трудов Шторха, Зау, Ганита, Монтферанда, Прайса, Мальтуса, Риккардо, Конарда, Брефона, Торнтона, Мирабо, Шапталя, Шарля, Дюпена, Неккера и других известных писателей, а также из различных периодических изданий, материалов Британской библиотеки, Ревью Бретаник, Ревю Д Эдинбург, Куотерли ревю, из официальных росписей под заголовком «О положении Англии», выпускаемых английским правительством ежегодно перед каждым заседанием английского парламента, а также из прочих документов, публикуемой статистики и речей народных представителей. Строгое соответствие между собой цифр, указанных в большинстве источников, дает нам право думать, что мы верно передали цифры и изложили события в их истинном свете. Если же какой-то единичный факт был нами упущен или неправильно понят, то это не окажет заметного влияния на выводы всего нашего исследования. Если же какие-либо приведенные нами из перечисленных трудов цифры не соответствуют оригиналу, то это только потому, что, не имея возможности проверять их правильность, мы, обнаруживая разночтения в разных источниках, выводили для примера их среднее значение.

Декарт и Маршал Гебриан принадлежат эпохе правления Людовика XIII. Тюренн, Конде, Вобан, Корнель, Паскаль и Мольер были известны еще в правление вдовствующей императрицы Анны австрийской, а Кольбер был воспитан и получал образование у Мазарини. Фенелон, Арно и Рассин впали в немилость при Людовике XIV и были преследуемы им, либо всеми забыты в изгнании. Виллара, который позднее спас Францию, он долгое время ненавидел. Напротив, ему нравились в военном деле: Вильруа, Марсан, Талард, в государственных делах: Лувуа, Шамильяр и Демаре, в литературе: Тапилен и Кино. Кроме Лувуа, который сделал и много плохого, и Талара, который показал себя превосходным дипломатом, все остальные не были выдающимися людьми.

Faire rendre gorge aux fermier – выражение эпохи, которое невозможно перевести не испытывая отвращения.

Полный перечень этих титулов на продажу есть не что иное как список самых смешных и нелепых названий. Он то и дело встречается в документах той эпохи и является ее позорным памятником.

Чтобы читатель мог получить представление о мерах, которые тогда применяло французское правительство, мы приведем несколько заслуживающих внимания примеров. В правление маршала Мельерайе откупщики были обложены высокими налогами, ассигнации же, выданные им и другим заемщикам, упразднены, в результате чего они все были вынуждены объявить себя банкротами. «Эта мера, – говорится прямо в королевском указе, – надежная и полезная, так как она касается низших, чрезмерно богатых слоев населения». Маркиз Данжо, считавшийся одним из ближайших соратников Людовика, рассказывая о происшествиях при дворе, пишет: «Сегодня король повелел продать тяжбу между королевской казной и некими частными лицами. За это удалось выручить для казны 400 000 франков». Похожие записи с подобными подробностями часто встречаются в его журнале. В конце концов, и сам Кольбер издал столь суровый закон, что нигде в истории не возможно найти ничего подобного. Этот закон грозит смертной казнью подданным, отказывающимся давать взаймы правительству. И при этом закон не был отменен, а просуществовал до 1789 г. и был, в итоге, упразднен уже народным собранием.

Имеются ввиду тогдашние французские владения в Северной Америке (прим. переводчика).

Система Ло дала повод возникновению бесчисленных публикаций, которые свидетельствуют о полном непонимании французами в те годы проблем связанных с государственным кредитом и о полном отсутствии нравственности в правительстве. Тот, кто внимательно читал эти материалы, не может не проникнуться уважением к гению Ло, равно как и отвращением к его ухищрениям и принципам его управления. Впрочем, это лучше всех выразил не кто иной, как сам принц-регент. Когда высоконравственный Трудэн, глава парижского купечества, отказался тайно пустить в обращение банкноты, которые полагалось сжечь, его сместили с должности. Но когда он попросил герцога Орлеанского объяснить это решение, то в ответ услышал: «Не спрашивайте меня. Вас потому сместили, что вы для нас слишком честный».

Людовик XVI часто говорил: «Тюрго и я, мы единственные во всей Франции любим народ». Эти трогательные слова молодого монарха полностью соответствуют свидетельству Малерба о том, что чувствовал Тюрго, распоряжаясь финансами. Тюрго и я, писал он, мы были юридически хорошо подкованы и высоко ценили добродетель. Кто и в чем мог упрекнуть таких министров? Но наше правление было плохим, так как мы знали людей лишь по книгам и не имели четкого представления и достаточного опыта в государственных делах. Так, помимо своей воли, мы внесли свой разрушительный вклад в то, что случилось.