Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Означены ли точки, по крайней мере, на место стихов пропущенных, то-есть, непропущенных? Точки непременно нужны: пусть из каждой выглядывает в глаза всех и каждого государственная и правительственная нелепость; пусть каждая точка, par un nouvel organe, гласит в услышание:

Я рад, что царица, le seul homme de la famille, увидит, что делается в этой России, управляемой с почтовой коляски. Рад и тому, что она в стихах моих заметила их коренной недостаток, недостаток недоделанности, ибо вижу в том доказательство её здравого суждения и внимания к моим стихам. Но, впрочем, что она моего знает? Шептание, лепетание, но голос мой грудной задушен ценсурою. Дайте ей «Негодование». В слоге моем есть недоделанность; но там, где говорит душа, там в речи моей есть полнота чувства: в этом я уверен и этим удовольствуюсь.

Мои слова – зерна: сами собою ничего не значат, но, вверенные пошве производительной, они могут приготовить богатую жатву. Ты – пошва хорошая ли? Ты можешь хорошо зачать (concevoir), я знаю; но не слишком ли осторожная, не слишком ли ты обдумивающая пошва? Право, времена такие, что нужно силою пустить истины некоторого рода в ход. Тугие, но в сокровенности щедрые, берега Египта плодотворятся бурным разливом Нила. Терпение не есть повсеместная и каждовременная добродетель. Терпи рану, и антонов огонь тебя съест; выйди из терпения, дай больное место на отсечение, и все кончено.

21-го.

Спасибо за письмо от 12-го. Я как будто предвидел в предыдущих строках выговор твой за мое письмо к Булгакову. они и ответом послужат за мое синичество, которое, однако же, не циничество. Отчего мне, которого издатели «Сына Отечества» без моего ведома впрягли в свой рыдван, не держаться их эпиграфа: я эту часть, то-есть, исполнение этого стиха взял на себя. Стихов своих в печати еще не видал. Вот уже конец месяца, а я еще и первой книжки не имею. Вы, в Петербурге, утопаете в беспорядке и любуетесь в невыдержности слова. Какой же либерализм ценсуры, которому дивятся ваши ротозеи? Все оттенки политические, кой были в «Послании», вымазаны Тимбовским. Осталась одна личность. Не бойся, правительство радо будет, когда мы между собою грызться начнем за лавры: забудем тогда на него лаять за хлеб насущный. Ему выгодно держать нас при ребячестве письма. «Моря не зажжешь, а шуму поделаешь». Сохрани меня, Боже, зажигать море, но избави, Боже, и не делать шума. Этот шум – не набат, а будильник. Я хочу, чтобы они знали, что есть мнение в России, от коего не ускачешь на почтовых лошадях, как ни рассыпайся мелким бесом по белому свету. Это мнение не рушительное: первый желаю и молю, чтобы все сделалось у нас именною волею, и чтобы, по словам Милорадовича, он «изволил соизволить», но соизволь же!

Далее писать некогда. О Батюшкове ли говоришь, что он в руках Венеры? Какой, венерической, что-ли! Здесь есть семейство Четвертинских, два месяца тому назад из Неаполя выехавшее. Батюшков все хворал и, негодяй, ни строки, ни слова не прислал мне через них.

26-го января. [Петербург].

Письмо твое от 14-го получил и в Москву все отправил и еще раз справлялся о штафетном письме моем от 24-го или 25-го декабря. Оно точно отправлено чрез канцелярию графа Соболевского, и принявший и расписавшийся в получении оного пишет сегодня в Варшаву и требует росписки из своей канцелярии. Понаведайся и ты, но прежде вспомни, точно ли штафетного или почтового ты не получал, ибо в то же время, дни чрез два, я писал к тебе и по почте и отдал письмо Булгакову. Но это ты точно получил, ибо в нем были замечания Блудова на «Послание к Каченовскому». Кстати о «Послании». Вот что Иван Иванович пишет ко мне: «Вяземский оправдал мою надежду: он показал талант и душевную энергию. Люблю Жуковского и Батюшкова по прежнему, но да не прогневаются они: Вяземскому в сердце моем первое место».

Для чего не могу я ему послать «Негодяйки»? Я дал себе слово читать ее некоторым верным приятелям, но копии ни одной не давать. Я знаю ее почти на-память. Энергия удивительная! Исправь некоторые места, коих я в первом письме не успел заметить. Нет ли тут противоречия и не слишком отдаленного:

Ожесточенную вы совесть оградили, и удар неотразимый.

Сообщник – не низво ли выражение для просвещения? Ведь он не наше.

Ночи сумрачный любовник – нехорошо.

День радостных надежд – так, но горестную боязнь надобно переменить. Больше не вспомню, а перечитывать все не хочется.