Вчера разнесся слух, что государь едет в Вену, а Капо – в Лайбах; что государь встретит у вас новый год; что Нессельроде едет с ним. Все это требует подтверждения. На днях напишу к Жуковскому, чтобы вытянуть из него прусское письмо.
Какое ты неестественное сочетание сделал из Букильона и Гуфеланда. Разве не знаешь Букильона?
Я боюсь за Жуковского: таким образом и путешествие не проветрит его. Он перенесет свою Аркадию в дворец и возвратится с тем же беспечием, с тем же, смею сказать, отсутствием мужества, достойного его таланта. Ему не душу питать нужно: она сама собою питается, и если бояться за нее, то не отощания, а индижестии, но нужно расшевелить ум, разнообразить впечатления, понятия, чувствования. Я вижу его отсюда: жмет руку немытую Гуфеланда, сравнивает ее с запачканною рукою старца Эверса и говорит:
О, сладкий жар во грудь мою проник,
Когда твоя рука мне руку сжала;
Мне лучшею земная жизнь предстала.
Жуковский тоже дон-Кишот в своем роде. Он помешался на душевное и говорит с душами в Аничковском дворце, где души никогда и не водилось. Ему нужно непременно бы иметь при себе Санхо, например, меня, который ворочал бы его иногда на землю и носом притыкал его в житейскому. Как Жуковский набил руку на душу, чертей и луну, так я набил ее на либеральные блестки. Вот тебе мое письмо к Василью Львовичу. Попроси брата отослать и это, и мое табашное к нему послание Михаилу Орлову. Он просит у меня моих стихов, а переписывать лень.
Я читал на днях стихотворения Carnot и нахожу гораздо более поэзии в его защите Анвера. Вообрази себе Шаликова французского, следственно с большим дарованием: напевает Клоридам и вьет венки Филидам. Ни одного нет движения, слова личного: все без образа. Я поэт, у коего не вырвется никогда: «Я не поэт». Вот почему Ломоносов для меня поэт недоделанный. Природа забыла досветить его, и он былъ }как эти фейервершные штуки, которые не со всех концов загорелись. Лучше кончить не можно, как потешным огнем. Итак, прости! На днях напишу с отъезжающими.
Сделай одолжение, спроси у князя Тюфякина, не нужно ли иметь ему театрального живописца (в особенности же для пейзажев). Здешний француз Courtin желал бы определиться в Петербурге. Он здесь получает не с большим три тысячи франков и, следственно, не задорожится. Что же не говоришь ты мне ни слова об Alphonse? К нам приехал из Парижа актер, для слуг бесподобный.
В Лемберге, в театре, кто-то закричал: «Надобно перерезать всех дворян». Несколько голосов повторили, ложи начали свистать; шум и тревога. Не знаю ничего о последствиях.
Скажи, сделай одолжение, Смирновой, что пришлю ей перчатки с первым отъезжающим: по эстафете возможности нет.
338. Тургенев князю Вяземскому.
15-го декабря. [Петербург].
Вчера получил письмо твое от 3-то и 4-го декабря с М. Т. Каченовским и с посылкою, которую вчера же, вместе с первой, от Бехтеева с письмом полученной, послал к княгине в Москву. Спасибо за стихи. Много сильных и прекрасных, но многие надобно бы исправить, если время позволит. Я не успел еще прочесть их критически, или с Блудовым. Получил при Воейкове, и он уже просил меня позволить напечатать в первом номере нового года, ибо тогда имя его будет стоять вместе с Гречем, и потому он сберегает лучшее в новому году.
Радищева ценсура не пропустит, но пропустит… точку. Впрочем, честь приложена, а от избытка в оной Тимковский избавит. Жал, что у нас примеры редки, даже и патриотической дерзости, и мы принуждены хвататься за безграмотных Радищевых. Mais puisqu'ils n'existent pas, il faut les inventer.
Я болен и почти не выезжаю. Сидеть и дома трудно, оттого пишу через силу. Перечитывая письмо твое, вижу, что опять одного не достает, именно того, в котором было и к Глинке. Я не получал его, и следовательно и Глинка без ответа. Справься и будь осторожнее. Письмо Татищеной доставил вчера же.
Главу Гизо, из коей выписал строки, я читал. Много справедливого, но есть и слишком известные истины, напыщенным слогом сказанные. Но в существе я не вижу того сильного влияния, которое ты Агамемнону приписываешь.
Меттерних действует и делает покуда по своему, то-есть, по-австрийски. Не знаю еще, чем кончится, ибо мы в глуши от Европы. Прочти неаполитанскую ноту.
Напрасно тянет тебя сюда. Выпалка моя в Совете остервенила против меня всех противомышленников наших более для того, что они сердятся за победу, одержанную здравым смыслом над невежеством и корыстолюбием, хотя плодов победы и не видно, ибо все остается по старому, и люди, по словам Петра I, продаются, как скоты. Но расшевелили живую рану отечества и залечить ее необходимо нужно будет.
Читать дальше