Анатолий Горшков - Приказано - выстоять!

…Весь август и сентябрь прошли в работе, в ожидании сводок Совинформбюро, в надежде, что нашим войскам вот-вот удастся остановить врага. Но с каждым днем мы все больше понимали, что Тула недолго останется в глубоком тылу. И потому напряженней шла учеба бойцов в истребительных батальонах, строже становился контроль за работой нашего отдела, спать приходилось урывками, зачастую в дороге от одного батальона к другому. И я, и работники отдела валились с ног от усталости.

Все ощутимей слышалось дыхание войны. Над городом появились первые самолеты с фашистской свастикой на крыльях и фюзеляже. Тревожный вой сирен, белые облачка зенитных разрывов, звон осколков по мостовым… К этому стали привыкать, как привыкли к нескончаемому потоку машин, идущих на фронт с военным имуществом, к эшелонам с эвакуированными, к дежурствам на крышах, к бумажным полоскам на окнах…

Я приехал с Косой Горы, забежал на несколько минут в управление, позвонил второму секретарю обкома партии А. В. Калиновскому. А он вместо приветствия сказал:

– Вот и Тула тронулась в дорогу. Заводы эвакуируются…

– Как? – спросил я удивленно. – Все заводы?

– Все.

– А люди? Бойцы?

– Кто нужен в тылу, те уедут, таков приказ.

– У нас на оружейном один из лучших батальонов, – злость закипала во мне. – Триста готовых солдат.

– Уедут, – жестко прервал меня Калиновский, – в тылу специалисты нужны. Все я понимаю, Анатолий, да что делать?

– Сейчас же еду к оружейникам, – сказал я.

– Поезжай… Да не вздумай там агитацию разводить. В райкомах партии и так отбоя нет от желающих остаться.

Весть об эвакуации не укладывалась в сознании. Идя по заводу, я узнавал и не узнавал его. Через пролом в стене вошел в один из цехов. Тихо, пусто, фундаменты для станков сиротливо серели обнаженным бетоном. За стеной прошел тяжело груженный эшелон, и земля глухо дрогнула под ногами.

Командира истребительного батальона ТОЗа я нашел в кузнечном цехе. Здесь снимали и грузили на платформы тяжелые, неуклюжие машины. Он распоряжался погрузкой.

– Вот, Петрович, дожил, – сказал мне туляк. – Своими руками сердце у Тулы вырываю, понял? Вот этими, – он протянул мне две ладони, укоризненно, словно я был в этом виноват, глядя на меня.

Я отвел глаза.

– Слушай, – он вдруг ухватил меня за рукав и потащил в сторону. – Замолви за меня словечко. На кой ляд мне эта «бронь»!.. – командир заискивающе заглядывал мне в глаза. – Я здесь пригожусь! Куда я из Тулы?

– Не могу, – сказал я. – Слово дал, что просить не буду ни за кого.

Тот обиженно глянул на меня, потом, увидев что-то за моей спиной, закричал:

– Куда прешь? Думаешь, уезжаем, так давай, рушь подряд?! – он двинул меня плечом, оттеснив в сторону и ни слова не сказав больше, продолжал кричать крановщику. – Этот цех еще пригодится. Понял?

…С завода мне пришлось уходить так, чтобы поменьше встречать знакомых. У многих на устах была одна просьба: «Оставьте в Туле».

Больше на заводы я в дни эвакуации не ходил, но с теми, кто уезжал, избежать встречи не всегда удавалось. Меня находили в управлении, в райкомах, в гостинице, на стрельбищах… Приходили коммунисты, беспартийные, комсомольцы, старики и совсем молодые ребята. «Оставьте в Туле!», «Помогите избавиться от “брони”», «Хочу разделить судьбу Тулы», – просьбы не отличались разнообразием, но каждая из них была признанием в любви родному городу. Скрепя сердце, объяснял, уговаривал, приказывал, и все же многие уезжали с чувством горечи и недоумения: «Почему в тыл отправляют меня?»

Эшелоны уходили один за другим на восток, увозя оборудование, семьи туляков, самих рабочих. Для меня та потеря была тягостна вдвойне – уезжали хорошо обученные военному делу люди. Приходилось многое начинать заново: формировать отряды, назначать командиров, проводить занятия, инструктировать тех, кто впервые нес боевое дежурство… А фашист рвался вперед, не оставляя нам на это времени.

Шел шумный хлопотливый октябрь. Но еще раньше, 30 сентября, ударом по левому крылу Брянского фронта в районе Шостки танки Гудериана начали наступление на Москву с юга.

3 октября пал Орел. События развивались стремительно. И вот – вызов в обком партии. Жаворонков поздоровался, коротко обрисовал сложившуюся обстановку и протянул мне лист бумаги.

– Читай. Это выписка из постановления бюро.

В нем предписывалось группе истребительных батальонов – Косогорскому, Ленинскому, Сталиногорскому, Железнодорожному, Иваньковскому, Мордвесскому, строительно-монтажного треста, завода НКПС и оружейного – общей численностью более тысячи человек, прикрыть Орловское шоссе на направлении возможного прорыва противника. Руководство возлагалось на меня. Дата выезда – сегодня, 4 октября 1941 года.