Наталья Громова - Ольга Берггольц - Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы

Видимо, она не смогла скрыть своих эмоций. И это увидели и запомнили люди из органов, которые ее сопровождали.

Вячеслав Всеволодович Иванов вспоминал рассказ соседа по даче, старого генерала КГБ, одного из руководителей строительства Волго-Донского канала: "На ударных стройках сроки были жесткие, и, несмотря на то что в котловане строители доделывали последние работы, шлюзы были открыты. На церемонию была приглашена писательница Ольга Берггольц, которая пережила ленинградскую блокаду. От увиденной картины у нее случился нервный срыв. Генерал говорил: "Это было время, когда ответственность ценилась превыше всего"" [125] Цит. по: Лесков С. Вниз по вертикали, или Откуда взялась проклятая русская депрессия. URL: http://rusk.ru/st.php?idar=320207.11.11.2004 . .

А вот дневниковая запись Берггольц после возвращения с Волго-Дона:

"Путь с Карповской в Сталинград, зимой после пуска станции: во вьюге свет машины выхватывал строителей, которых вели с торжества с автоматами наперевес… и окружали овчарки. В темноте, под вьюгой. Сидела в машине, закинув голову, и куда-то глубоко внутрь, как свинец, текли слезы. За стеклами машины шел мой народ, 90 % из него были здесь ни за что… Чего они удивляются, что я запила после этого? Если б я была честным человеком, мне надо было бы повеситься или остаться там".

Ольга так и не простила себе соучастия в этом зле…

Часть стихов цикла "Писем с дороги" была посвящена мучительно догорающей любви:

Сама жизнь разрушает их союз с Макогоненко. "Он говорил Муське, – с болью заносит Ольга в дневник, – ему неудобно мое пребывание в Л-де. Я вообще стала ему неудобна с моими Волго-Донами, мучительными общими вопросами, ревностью, любовью…"

Осенью 1952 года Ольга записывает: "…тема Волго-Дона, поистине величественная в своей трагедийности, держит меня в плену своем, не поддается эзоповщине, жаждет обнаружиться…" И вдруг словно крик прорывается: "Я не лгу, я ни в чем не лгу. И то, что я пишу, тоже действительно".

Этот крик – свидетельство глубочайшего творческого кризиса, который она переживает. "…Я помню, что я – работаю, и не стихи ведут меня, а я их. …Мало, верней, почти нет прозрений, подобных "Реквиему" …я знаю причину этого…"

В 1946 году о блокадном Ленинграде она сказала: "Я говорю за всех, кто здесь погиб". Могла ли она так же сказать о Волго-Доне? Теперь ее мучило сознание, что все, что она пишет, не будет соответствовать масштабу народной трагедии, которая ей открылась. А ведь она слышала ахматовский "Реквием", знала, каким языком надо писать об общем горе!

Но в стихах из цикла "Волго-Дон", опубликованных в "Литературной газете" и "Известиях", Ольга и намеком не могла коснуться подлинной трагедии. И в то же время не могла больше писать безличные строки, прославляющие великое строительство канала.

Но написала.

"Сегодня открытие Волгодона, – отмечает Ольга в дневнике летом 1952 года. – Митинг открыли Интернационалом. Когда флагман рвал красную ленту, перекинутую через канал, народ ревел, кричал, свистал, стонал – от радости… Стихи в "Известиях" средненькие, а земной-то поклон я волгодонцам все-таки положила и его обнажить голову перед их трудом – заставила!"

В известном смысле утешением для нее стали нападки критиков: "Вздрогнула от жгучего счастья, когда уже в этом году Сурков заявил, что в моих стихах о Волго-Доне "отсутствует пафос радостного созидания". Значит, крохи правды все же в них есть".