Андрей Волос - Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам

Ну и, чтобы уже закончить эту главу, посвященную самому общему описанию начала той деятельности, на которую я потратил жизнь, приведу письмо одного из моих ближайших друзей – г-на Джорджа Бёрка, написанное им моему сыну – которого, кстати говоря, тоже зовут Изамбард Брюнель.

«Мне посчастливилось много лет быть другом г-на Брюнеля, и этому я обязан многими лучшими часами моей жизни.

Почти три года, а именно во время парламентских состязаний за Билль о Большой Западной дороге, редко случался такой день, чтобы мы не встречались. Обычно нас сводило дело, которым мы оба были заняты. Но подчас мы проводили и свободные часы, отводя их для приятного времяпрепровождения. Именно г-ну Брюнелю, как никому, благодаря его энергии и духу, удавалось сочетать одно с другим. Мне с ним было не сравниться, а потому я всегда был благодарен ему за приглашение в компанию.

Не стану перечислять многие случаи, иллюстрирующие ту свободу, с какой он переходил от самых тяжелых и ответственных дел к мальчишеским выходкам, ничуть при этом не ослабляя внимания к существу дела, которым был занят. Но все, кто знал его так близко, как я, подтвердят, что он обладал таким свойством.

Мне кажется, что никогда не существовало более жизнерадостного человека столь высоких интеллектуальных способностей, и мне нравится думать о друге своих юных лет как о веселом и добросердечном человеке даже больше, чем как о серьезном профессионале, каким он, несомненно, являлся.

В 1833 году твой отец и я занимали квартиры, расположенные одна напротив другой на Парламент-стрит. В число моих обязанностей как парламентского агента входил надзор за выполнением парламентских поручений и очень часто – собеседования и переговоры с землевладельцами, по чьим владениям должна была пройти железная дорога. Поэтому мы постоянно сталкивались друг с другом. Чтобы нам удобнее было общаться и координировать жизнь, твой отец придумал натянуть от его квартирки к моей шнур через всю Парламент-стрит. Когда он дергал за него, у меня звонил колокольчик. Таким образом он или подзывал меня к окну, чтобы передать телеграфические сигналы, или, еще чаще, будил меня утром, когда нам случалось вместе выезжать за пределы города, а такая необходимость возникала довольно часто, о чем можно было и не упоминать. Соседи, которые никак не могли взять в толк, что это за приспособление, очень удивлялись.

Думаю, что в ту пору он вообще редко ложился спать. С другой стороны, я не могу вспомнить, чтобы он выглядел уставшим или пребывал в плохом расположении духа. Вероятно, таково было устройство его натуры, позволявшее обходиться практически без сна. Он был заядлый курильщик и нередко дремал в кресле, не выпуская изо рта сигары. Если мы должны были выехать из города в пять или шесть часов утра, он подчас будил меня колокольчиком около трех, бодрый, уже одетый и в совершенном восторге от моего недовольства тем, что пришлось подняться на два или три часа раньше, чем было нужно.

Нельзя было даже предположить, будто он всю ночь просидел над планами и расчетами, погруженный в серьезнейшую работу, какая любого другого человека на следующий день полностью лишила бы сил. Но именно таков был его характер, я никогда не видел его иным – всегда лишь полным энергии и готовым к работе, как если бы он спокойно спал всю ночь и замечательно отдохнул.

В те времена еще не существовало железных дорог – мы были вынуждены сами их строить. Поэтому приходилось довольствоваться более медленными, но не менее приятными путешествиями в почтовых экипажах. У твоего отца была бричка. Он сам ее конструировал, предусмотрев, чтобы ему было удобно перевозить свои чертежи и планы, инженерные инструменты, а также иные приспособления, созданные для удобства человека, главным из которых была большущая коробка для сигар. Мы выезжали на рассвете, а иногда и в кромешной тьме. Наши прогулки по сельской местности я до сих пор вспоминаю как приятнейшие из всех, в которых когда-либо участвовал. Но могу с полным правом сказать, что при всем удовольствии, которые они нам доставляли, мы никогда не выпускали из виду дело, которым были заняты и для которого, собственно, они и предпринимались.

Я не знаю другого человека, который обладал бы такой смелостью, многим показавшейся бы безрассудством, и при этом меньше бы доверялся случайности и не спешил воспользоваться всякой возможностью для достижения цели. Не сомневаюсь, что можно найти немало примеров проявления этого качества в его инженерных экспериментах. Но мне хочется сказать о нем еще и как о дипломате – дипломате необыкновенно внимательном и обходительном.