Михаил Ширвиндт - Мемуары двоечника

— Я его нейтрализовал. Через десять минут можешь заходить.

(Драматургия заставила меня добавить крови — в реальности ее не было.)

Когда я через какое-то время боязливо протиснулся в комнату, то увидел мирно спящего в своей кроватке Смолякова. Большов так и не выдал секрет нейтрализации Фиорди. Но самое любопытное то, что и Андрей до сих пор не раскалывается, кто такой Коля Фиорди. И вообще утверждает, что ничего этого не было.

Мораль такая: с грузинским гостеприимством шутки плохи!

Призыв к грузинам: не дарите пьяным москвичам кинжалы!

P.S. Гагимарджос, генацвале!

Не подумайте только, что театр «Сатирикон» состоял из одних алкоголиков. Тбилиси — это, конечно же, особый, исключительный случай. Там, говорят, недавно приняли закон: не пить — нельзя!

В Ленинграде мы выпивали крайне редко, просто не было сил: утром — тяжелая танцевальная репетиция, вечером — спектакль. И так каждый божий день.

Впрочем, и без алкоголя мы жили шумно и весело. Чуть ли не каждый вечер мы собирались с Костей Райкиным и Сережей Урсуляком у хлебосольной Лидочки Петраковой (нашей актрисы). Она из ничего готовила царские ужины, которые мы и поедали, запивая чаем. Эти посиделки сопровождались бесконечными рассказами и байками и заканчивались часа в два-три ночи. А по утрам, часов в восемь, мы с Костей и Сергеем встречались мрачные, невыспавшиеся в холле «Октябрьской», не глядя друг на друга, шли в промозглой темноте к Невскому, садились в переполненный троллейбус и ехали пять остановок до гостиницы «Европейская».

Заходили внутрь… Райкина все сразу узнавали, раскланивались — и мы шли в бельэтаж завтракать.

До сих пор, побывав в тысячах разномастных отелей, я не могу даже близко сравнить самые изысканные буфеты со шведским столом гостиницы «Европейская»! Помещение напоминало старинную бонбоньерку [8] Красиво оформленная коробка для конфет. . Мягкие ковры, бронзовые светильники, красного бархата диваны-купе создавали атмосферу абсолютной роскоши и в то же время уюта. А еда! На прилавках лежало все: от икры и осетрины до всевозможных паштетиков, омлетиков, салатиков и творожков. А какой там варили кофе!!! А еще там можно было курить!

И главное, стоила вся эта история 1 рубль 26 копеек!

Как я уже говорил, в то время цены разделялись на «для иностранцев» и «для своих». Иностранцы платили за завтрак дорого и валютой, а свои в гостинице практически не жили — отсюда такая дешевизна.

Мы набирали тарелки еды, заказывали двойной эспрессо (почему-то у нас все называют его экспрессо), потом закуривали… И наступало блаженство!

Длилось это шведское счастье минут сорок. Потом мы вскакивали и бежали в метро: в 9.30 начиналась репетиция. По мере приближения к театру мы из трех товарищей превращались в двух и начальника, Костя даже шел немного поодаль от нас. Это негласное правило разделения дружбы и работы никто из нас ни разу не нарушил. Дальше он гонял нас до изнеможения на репетиции, потом мы играли спектакль, ну а потом — опять ужин до трех.

По мере того как театр взрослел, разрастался — значительно увеличивалась труппа, и мои отношения с Костей склонялись все больше в сторону: начальник — подчиненный. В творческом отношении стали появляться точки «несоприкосновения». В итоге мы, в большой степени полюбовно, расстались. При этом мы решили так: я из театра ухожу, а Костя в нем остается (а ведь могли бы и монетку кинуть).

Ну а если говорить серьезно, то я очень рад нашему расставанию. Нет, не с Костей, с ним у меня сохранились хорошие отношения, я имею в виду расставание с театром, с актерской профессией.

Книги Андрея даже бросать нельзя

Актер по своей сути — профессия зависимая. Зависимая от чужой воли: от драматурга, режиссера, костюмера, гримера и т. д. Ты отдаешь свой талант в их руки и помогаешь им вылепить из себя произведение искусства. Актер — существо ведомое, а я всегда хотел быть ведущим — и в итоге им стал, правда, уже не в театре. Если же ты демонстрируешь свою независимость и противишься воли творца, то ты не артист, а г… Так вот, во мне эта независимость существует на уровне характера — со времен войн со школами. Я физически не могу соглашаться со всем, о чем меня просят — ни в жизни, ни в работе. А стало быть, исходя из своей же формулы, артист из меня — то самое (см. выше).