Михаил Ширвиндт - Мемуары двоечника

— Охрана «Объекта» докладывает: кушать подано!

— Вы не охрана «Объекта», — мрачно проговорил папа.

— А кто мы? — не понял я.

— Вы — охрана объедков!..

Вот так и отдыхали.

Сытная жизнь пролетела быстро, пора было подумывать о чае с тушенкой, то есть о возвращении в мир искусства — в Умань.

Придя в Гагринскую авиакассу, отстояв длинную очередь, я обратился к толстенной вальяжной молодухе, сидевшей в «окошке»:

— Мне, пожалуйста, два билета в Умань.

— Такого города нэт! — лениво заявила она, даже не взглянув в свои таблицы.

— Как нет? — возмутился я. — Умань — город на Украине!

— Я сказала, такого города нэт, — спокойно повторила она.

И тут я понял, она знает только те города, куда проложено авиасообщение. Это означало, что в Умани нет аэропорта.

— Хорошо, — засуетился я. — А какой аэропорт есть поблизости?

— С чем?

Ах, ну да, она же не знает этого названия!

— Пожалуйста, покажите мне карту, — взмолился я.

Кассирша оказалась девушкой глупой, но не злой, и протянула мне в окошко карту СССР. С огромным трудом я нашел там Умань (еще чуть-чуть и я бы согласился, что этого города действительно НЭТ) и понял, что ближайший авиадостижимый город — это Киев.

— Тогда два — до Киева.

— Ну вот, — обрадовалась девица. — Такой город эст! — и выписала билеты.

Путешествие в Умань забрало все силы, с таким трудом восстановленные на объедках.

Стартовали мы из Гагр в сухумский аэропорт в три часа ночи. В восемь утра прилетели в Киев. И тут выяснилось, что расстояние в двести километров до Умани можно преодолеть либо на такси (тогда зачем вообще ехать?), либо на рейсовом автобусе. Естественно, мы выбрали второе и тронулись в путь на старом дребезжащем автобусе. Я даже не мог предположить, насколько он окажется «рейсовым». Во-первых, автобус был настолько переполнен, что нам пришлось полдороги «провисеть» на поручнях с чемоданами в руках. А во-вторых, он делал остановки, по-моему, каждые триста метров и подолгу разгружал и загружал людей с корзинами, курами, а один раз и с довольно крупной свиньей в наморднике. На Уманьский автовокзал мы приехали часов через восемь. Вымотанные до предела, мы подошли к таксисту.

— До гостиницы довезете?

— Сколько?

— Три рубля, — назвал я астрономическую сумму.

— Поехали, — мрачно буркнул таксист.

Мы погрузились, откинулись на мягкие сиденья… И приехали. Гостиница оказалась на площади за автовокзалом.

У меня не было сил, чтобы убить поганого водилу, но выразить свои мысли силы нашлись. Я сказал, он получил трешку, и мы расстались.

Вот мы стоим на главной площади перед долгожданной гостиницей и озираемся по сторонам. И вдруг я замечаю, что по площади в разных направлениях и в огромных количествах движутся евреи!

Нет, не подумайте, что я такой этнофизиономист, чтобы в разношерстной толпе уманчан вычленить ту или иную этническую группу. Нет. Это были настоящие евреи: в черных одеждах, в меховых или широкополых шляпах, с пейсами и бородами.

— Хасиды! — всплыло во мне какое-то генетическое знание.

Хасиды деловито входили в магазины, садились в троллейбусы, просто гуляли. Постепенно я понял, что эпицентром всего этого движения является наша гостиница. Потоки евреев то втекали в нее, то выплескивались наружу. Зрелище это было настолько поразительное и неестественное, что я решил, что все это — галлюцинация после восьмичасовой тряски в обнимку со свиньей.

В этот момент из-за угла появились Урсуляк и Лика Нифонтова, тоже приехавшие на автобусе. По их вытаращенным глазам я понял: это не галлюцинация, это хасиды!

Обескураженные, мы зашли в отель… и остолбенели окончательно.

Над главной парадной лестницей холла висела перетяжка с красочной надписью: «УМАНЬ ПРИВЕТСТВУЕТ СВОИХ ОСВОБОДИТЕЛЕЙ!»

Все! Приехали! Шок!

Столичные «звезды»

Первое, что я подумал:

— А, может, права была кассирша в Гаграх, что такого города НЭТ? В смысле, больше нет. Хасиды его освободили, и Умань теперь часть государства Израилева?

Как выяснилось, я был недалек от истины. В Умани находится могила рабби Нахмана, основателя брацлавского (бресловского) хасидизма, и каждый год тысячи евреев со всего мира отправляются в паломничество на эту святую могилу. Именно рабби Нахману принадлежит прекрасное, на мой взгляд, изречение, которое я поставил эпиграфом к этой главе.