Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Густав III был невероятно деятельным королем, который во все вмешивался, хотел властвовать над всем и влиять на возможно большее, сопереживать всему, что происходило вокруг него и что ему было дорого. Можно было бы написать книгу только о его карусельной игре, руководствуясь оставленными им рисунками и указаниями относительно сцен. Можно было бы писать о его строительных планах, руководствуясь перепиской и архитектурными чертежами, прежде всего его собственными, можно много написать о его театральной деятельности, с некоторыми ошеломляющими фактами о его ограниченности как мецената искусства и много — о его обхождении с поэтами. Можно было бы написать исследование о его мероприятиях по гуманизации уголовного права и поистине нудную книгу о его переписке с царствующими особами и с представителями светского общества в других странах. И еще непрекращающуюся хронику его жизни с двором. Но все это происходило на периферии его бытия, даже если то или другое и могло сильно занимать его. Главным и решающим для того наследия, которое он хотел оставить истории, была роль короля, выражающаяся в правлении, международной политике и ведении войны. Вот содержание роли, которое надо понять. И это требует источниковедческой критики, которая вовсе не проста, ибо приводит к тому или иному толкованию на психологическом уровне.

Густав III обладал большим даром воображения и порой вел себя так, что мы в наше время с трудом восприняли бы как нормальное поведение. Я предпочел воздержаться от увлечения психиатрией и глубинами психологии и сосредоточиться на том, чтобы собрать достоверные материалы источников, которые легли бы в основу диагнозов для исследователей поведения. Вообще трудно провести различие между нормальным и патологическим поведением в прошлые времена, особенно если та личность, которую изучаешь, была королем по профессии. Поэтому я решил сделать банально простые определения человеческого типа Густава, исходя из бесконечного множества примеров его повседневной деятельности. Он был эгоцентричным истериком, который порой терял ощущение действительности, но раньше или позже вновь обретал опору в том мире, в котором жил. Это был человек культурный, страстно любивший драматургию и литературу, более или менее осознанно формировавшийся под влиянием своих исторических и литературных идеалов. Человек, велевший, чтобы собрания сочинений Корнеля, Расина и Вольтера находились на книжной полке его юного сына, обладал ясной направленностью на героическое. Его деятельность как короля должна была найти свое оформление скорее в исполнении героической роли, но роль, которую он играл, была многогранной. Его окружение часто жаловалось на его притворство и недостаточную искренность. Частью его политических ходов было часто демонстрировать чувства и редко говорить правду. И перед близкими доверенными людьми, и перед самим собой он драпировался в неких персонажей. Единственная возможность найти нить в его игре — это попытаться привести примеры игры действий и деклараций перед разными государями, их посланниками и перед его собственными подданными на разных уровнях. А потому непременным условием для возможности проследить его толкование своей королевской роли является просмотр обширных материалов источников. Особенно это относится к последним пяти годам жизни Густава, когда на сцену он выходил в роли героя. Эти годы тоже заняли в книге большое место.

В той степени, в которой это было для меня возможно, я ознакомился с важными источниками, прежде всего, конечно, опубликованными: перепиской с матерью, письмами к Армфельту, к государственному дротсу Вактмейстеру и другим близким советчикам. Но опубликованных материалов было явно недостаточно, и поэтому я посвятил свои действительно кропотливые изыскания источникам неопубликованным. Это прежде всего собственные деловые и частные письма Густава в Густавианском собрании библиотеки Упсальского университета и письма к Густаву Кройтца, братьев Шеффер, Хенрика аф Тролле и многих других, хранящиеся в том же большом собрании; подборка переписки с коронованными особами в Государственном архиве Швеции, собрание автографов в Архиве Эриксберга, акты риксдага, дипломатические донесения от шведских посланников в разных европейских столицах и т. д. В Королевской библиотеке особенно полезным оказалось собрание Энгестрёма. В Лунде я просмотрел в университетской библиотеке собрание Юхана Кристофера Толля, а также архив Поссе в местном архиве. Далее, я ознакомился с переговорами Густава III с государственными деятелями и дипломатами других стран в соответствующих делах Датского государственного архива (Копенгаген), в лондонских Паблик Рекорд Оффис и Британском музее (Бумаги Окленда), в парижском Архиве иностранных дел, в Главном архиве Симанкаса и мадридском Национальном архиве. Дополнительные разыскания были предприняты в венском Архиве дома, двора и государства, но что касается и австрийских, и прусских донесений из Стокгольма, то в основном оказалось достаточно оставленных Никласом Тенгбергом выписок, которые хранятся в Государственном архиве Швеции, особенно после того как труд Альфонса Зигеля «Густав III Шведский и политика Пруссии после кончины Фридриха Великого» (Эрланген, 1933) очень хорошо осветил эти донесения цитатами из документов и их изложением и тем самым до некоторой степени заменил собственно исследование прусских дипломатических документов. Изучение русских дипломатических донесений может быть произведено, по крайней мере, отчасти, по микрофильмам из Москвы, хранящимся в Государственном архиве Швеции. К сожалению, в Стокгольме не было никакого посольства от турецкого султана, а потому эта важная часть внешнеполитической игры Густава III может быть прослежена лишь по депешам шведской миссии в Константинополе.