Петр Худяков - Путь к Цусиме

В последнее десятилетие в СПб. существовали специальные подготовительные пансионы для подготовки богатой и бездарной молодежи к корпусному экзамену за баснословно высокие цены; и содержали эти пансионы гг. корпусные офицеры… ("Море", 1906 г., № 5, стр. 185).

В Японии прием в морской корпус обставлен другими порядками. Туда принимаются на казенное содержание юноши всех сословий в возрасте от 15 до 20 лет, но с большим выбором. В 1903 г., напр., для поступления в корпус явилось 1995 конкурентов на 180 свободных вакансий; 595 человек были забракованы после тщательного физического освидетельствования, a 1400 лиц были допущены к экзаменам; из них выдержали экзамен только 400 человек, из этих последних и были отобраны 180 самых лучших кандидатов. Прием "по протекции" там отошел в область преданий. В дальнейшем идут, чередуясь обучение в корпусе и плавание, обучение в специальных школах и плавание, наконец обучение в высших школах и ответственная работа во флоте ("Mope", 1906 г., № 5, стр. 184).

До чего ненавистно было для многих это ярмо, это прекрасно характеризуется рассказом одного из наших товарищей, работавшего на миноносце. Бывало, приходилось ему выходить в море и тогда, когда командиру этого страшно не хотелось. И вот в таком случае поднималась неистовая руготня и сыпались своеобразные упреки по адресу механика: "…У других там подшипники греются, или сломается что-нибудь вовремя! А от этих анафем ничего не дождешься!"… И, не дожидаясь ничего, поднимали сигнал, что в машине неисправность. А неисправность была только в голове командира из числа гастролеров.

В этом сознаются и сами моряки. Вот что пишет между прочим лейтенант Д. Вердеревский в "Морском Сборнике" (1907 г., № 1, стр. 70–77): "На смотрах проверяется не столько действительная работа личного состава, сколько умение его командного персонала скрывать свою недобросовестность или непригодность к делу. Современные смотры производят на всякого наблюдательного человека бесконечно тяжелое впечатление: как будто старшие и младшие сговорились кого-то обмануть; и этот кто-то, есть то чувство долга, то обязательство перед родиной, которое громко выражается в словах присяги; эти слова обыкновенно остаются в действительности именно только словами"… "Происхождение колоссальной недобросовестности в службе личного состава, отличавшей наш флот до войны, обусловлено во многом именно существовавшей системой смотров"…

По случаю болезни от ран и контузий Рожественскому, еще за полтора месяца до суда над ним по делу о сдаче Японцам миноносца "Бедовый", Высочайшим приказом была назначена почетная отставка с мундиром и усиленная пенсия. ("Морск. Сборн.", 1906, № 5).

А вот и результаты этого. Политовский рассказывает следующее (стр. 178): — "Слышал вчера спор мичманов о том, сколько на "Суворове" кочегаров, и как расположены котлы. Об этом спорили люди, проплававшие на корабле около года!.. Наверное, Японцы знают лучше наши корабли, чем мы сами".

Что касается до дисциплины среди японских солдат и отношений между солдатами и офицерами, то относительно этого надо сказать следующее: в обычное, неслужебное время, офицер среди солдат является их товарищем. Солдат подойдет к офицеру и спокойно закурит у него папироску, солдат сидит в присутствии офицера, и офицер спокойно разговаривает со своими солдатами, как равный с равными; но в служебное время нет более строгого и более подчиненного отношения, какое наблюдается у японца-солдата перед японцем-офицером; только это служебное подчинение является созванным, как необходимость, но ни как следствие страха перед наказанием и мордобитием, которого совершенно не существует в японском обиходе. Сознательность в отношениях солдат-японцев и их офицеров объясняется, во-первых, тем, что Японцы все грамотны, все развиты в среднем до одного уровня мышления и понимания, и, во-вторых, тем, что и солдаты, и офицеры составляют действительно единодушную и единомыслящую военную семью, имеющую общие идеалы и живущую в одних и тех же условиях. Японцы никак не могут себе уяснить, отчего такая громадная отчужденность между русскими солдатами и русскими офицерами, отчего русский офицер имеет у себя солдата как прислугу, с которой обращается не по-товарищески, отчего русский офицер пользуется таким привилегированным положением, a русский солдат — нет. "У нас, — говорили Японцы, — и солдат, и офицер одинаково и одеваются, одинаково питаются и одинаково понимают военную службу" ("Русск. Вед.", 1906, VI).