усилении эмоциональной выразительности колорита и в повышении экспрессии рисунка.
Примеры того и другого он нашел в прошлом у того же Делакруа и у японских графиков. Ван
Гог считает, что художник вправе более произвольно пользоваться цветом и повышать
напряженность линий, если таким путем он получает лучшие возможности «наиболее полно
выразить себя». «Допустим, мне хочется написать портрет своего друга-художника, – поясняет
Ван Гог свою мысль примером, – у которого большие замыслы и который работает так же
естественно, как поет соловей, – такая уж у него натура. Этот человек светловолос. И я хотел
бы вложить в картину все свое восхищение, всю свою любовь к нему. Следовательно, для
начала я пишу его со всей точностью, на какую способен. Но полотно после этого еще не
закончено. Чтобы завершить его, я становлюсь необузданным колористом. Я преувеличиваю
светлые тона его белокурых волос, доходя до оранжевого, хрома, бледно-лимонного. Позади
его головы я пишу не банальную стену убогой комнатушки, а бесконечность – создаю простой,
но максимально интенсивный и богатый синий фон, на какой я способен, и эта нехитрая
комбинация светящихся белокурых волос и богатого синего фона дает тот же эффект
таинственности, что звезда на темной лазури неба».
Напряженная, можно сказать, исследовательская работа в области цвета началась у Ван
Гога еще в Голландии, когда у него зародилась мысль о самостоятельном выразительном
значении цвета. «В красках заложены скрытые созвучия и контрасты, которые взаимодействуют
сами по себе и которые иначе как для выражения настроения нельзя использовать». В Париже, в
краткий период увлечения импрессионизмом, а затем и пуантилизмом, он на время оставил эту
мысль. Его увлекли представления импрессионистов о свете и цвете, теория дополнительных
цветов Сера и Синьяка, «ореолы» и техника дивизионизма. Но и у импрессионистов, в
частности у Писсарро, он прежде всего подметил, что «следует смело преувеличивать эффекты,
создаваемые контрастом или гармонией цветов».
И, наконец, в Арле, когда художник, преодолев влияние импрессионистов, возвратился к
взглядам, приобретенным еще в Голландии, он опять извлекает на свет свою старую идею о
психологичности цвета.
«Я постоянно надеюсь совершить в этой области открытие, например выразить чувства
двух влюбленных сочетанием двух дополнительных цветов, их смешением и
противопоставлением, таинственной вибрацией родственных тонов. Или выразить
зародившуюся в мозгу мысль сиянием светлого тона на темном фоне. Или выразить надежду
мерцанием звезды, пыл души – блеском заходящего солнца. Это, конечно, не иллюзорный
реализм, но разве это менее реально?»
И действительно, в таком шедевре мастера, как «Ночное кафе в Арле», атмосфера
жуткой безысходности достигнута главным образом благодаря предельно напряженной
цветовой гамме.
Той же повышенной экспрессии добивается Ван Гог и от линии, от контура, от штриха.
Ему не нравится то произведение, где «линии плохо прочувствованы»; это означает, по его
мнению, что в них «слишком мало личного».
Но при этом художник исходит всегда из жизни, из окружающей его действительности.
«Действительность – вот истинная основа подлинной поэзии», – не устает повторять Ван Гог.
«Я преувеличиваю, иногда изменяю мотив, но все-таки не выдумываю всю картину целиком:
напротив, я нахожу ее уже готовой в природе. Весь вопрос в том, как выудить ее оттуда». В
самом деле, Ван Гог никогда не выдумывал своих картин, если не считать двух-трех случаев,
осужденных самим живописцем. Он, как любой художник-реалист, находил их в
действительности, извлекал их из нее. Художественный образ рождался на его полотнах в
результате контакта с окружающей действительностью. Но сам характер этого контакта с
течением времени существенно меняется.
В Голландии и Бельгии Ван Гог жил жизнью простого народа. В письмах первой
половины 1880-х гг. он неоднократно указывал, что чувствует себя самим собою только среди
народа, что живет среди людей, которых рисует, что даже свою домашнюю жизнь устраивает,
как простой рабочий. Из этой общности естественно вытекал вывод, который и сделал Ван Гог:
«Нет, крестьян надо писать так, словно ты сам один из них, словно ты чувствуешь и мыслишь
так же, как они: ведь нельзя же быть иным, чем ты есть». Это «чувствуешь и мыслишь так же,
Читать дальше