В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

Следующий, весьма подробный пункт касался паспорта Андриана: где по прибытии в Иркутск был "оный пашпорт явлен и записан"? Ишь чего захотели!

"Входить в это не было мне нужды", — проставил Иакинф против вопроса.

Так же кратко отвечал он и на последующие вопросы. А они касались все новых и новых подробностей. Как-то на один из запросов об Андриане Иакинф ответил, что еще в 1802 году отправил его из Иркутска. Теперь консистория допытывалась, "какого месяца и числа, с кем именно, а есть ли одного, то на каких подводах, почтовых или с обозом, и куда именно, в какое место".

Лукавая улыбка не сходила с лица Иакинфа.

"Отправлен в 802 году, а входить в прочие подробности не было мне нужды".

"Но как из произведенного в сей Консистории следственного дела открывается, — принялся Иакинф за новый вопросный пункт, — что оный Андриан Иванов, прибывший с Вами, якобы ложно показываемый Андриан Иванов, но в точности же по имени Наталья Иванова, и потому для истинного в том удостоверения благоволите объясниться в следующем…"

Иакинф задумался, погрыз перо и решительно написал:

"Мне еще неизвестно, почему Иркутская Духовная Консистория изволит так полагать. Однако долгом побуждаюсь ответствовать, сколько благопристойность позволяет распространяться о таком предмете…" Он запнулся. Н-да, ответить на следующие вопросные пункты было не так-то просто. Оказывается, о пребывании Наташи в Иркутске им удалось все же собрать немало сведений и не терпится, чтобы все это он подтвердил собственноручно. Нашли простачка!

Он поднялся, подошел к окну и настежь распахнул створки. В комнату ворвался холодный осенний воздух. Не замечая этого, Иакинф долго стоял у окна, потом вернулся к столу и приписал четко и твердо: "Вообще все последующие вопросные пункты почитаю я такою нелепостию, объяснения на которую не можно дать никакого".

И на все остальные вопросы о подробностях пребывания Натальи в Иркутске: была ли она в его покоях во время случившегося в семинарии беспорядка в феврале 1803 года, посылал ли он ей припасы, когда она содержалась в Иркутском больничном дому на излечении и жила по разным квартирам, — Иакинф ставил жирные прочерки.

Любую подробность, которую он мог сообщить или подтвердить, они не преминут обратить ей во вред, хотя ныне она уже за тридевять земель от Иркутска и укрыта в надежном месте.

Ах, Наташа, Наташа! Он отшвырнул перо, подошел к окну, вглядываясь в предутренний сумрак.

Да, как нелепо оборвалось их короткое счастье!

А как чудесно все началось! Тихим июльским вечером, тотчас после обряда посвящения в архимандриты, они уже скакали в далекую Сибирь. Это было похоже на свадебное путешествие. Прогонные ему выдали на шесть лошадей, и они ехали на двух тройках. На одной с припасами — послушник Лев Васильев, малый лет двадцати, которого он захватил с собой из Иоанновского монастыря, на другой — они с Наташей. Ее пришлось обрядить мальчишкой, а косу остричь. Наряд этот был ей очень к лицу. Хорошенький получился келейник. Нарекли его Андрианом, и то, что архимандрит отправлялся в столь далекое путешествие в сопровождении двух служителей, ни у кого не вызывало подозрений.

Да, это было как свадебное путешествие! По лесистым просторам Казанской, Вятской и Пермской губерний, а потом по Уралу и Сибири они не ехали, а летели, все вперед и вперед, будто за счастьем.

Ямщики им попадались лихие — все из татар да башкир. Заложат ухарские свои тройки, подвяжут под дугу коренника не один, а целых два колокольца, вскочат на облучок, затянут песню, в которой слышатся одни гласные, и мчатся во весь опор. Что им рытвины и ухабы — самые горы им нипочем! Лошади у них степные, неистомчивые, привыкли скакать, а не трусить, их надобно придерживать, а не погонять. Из-за нестерпимой летней жары ехали большей частью по ночам, при свете луны, средь таинственной тишины дремучих лесов, и сколько было поэтического очарования в этой стремительной ночной скачке.

Когда умолкал ямщик, тихонько запевала Наташа, — песен она знала бессчетное множество.

А сколько они порассказали друг другу о себе за эту дорогу! О всей своей жизни с самого детства.

В Иркутске они поселились не в монастыре, а в ректорских кельях в семинарии. Это было в самом городе, подальше от всевидящих монашеских глаз. Да и в услужение себе ректор взял большей частью наемных служителей. Наташа сумела быстро создать в этих обширных холодных покоях уют. Теперь у них был дом, свой дом, а его ни у того, ни у другой никогда не было. И отец Иакинф спешил домой, стараясь не задерживаться ни в семинарских классах, ни на монастырских службах. Наташа поджидала его у окошка — он видел это еще со двора.