В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

И хотя, как следует из доноса отца Петра, большая часть прегрешений касается не самого архимандрита Иакинфа, а лиц из его свиты, но он все же не осуществлял, видимо, над ними надлежащего надзора. Более того, "начальник в приятной беспечности с своей компанией нередко от таких мелких хлопот удалялся в горы Сишань — и там жил по пятнадцать дней. По истине нещастная сия свита, — пишет отец Петр, — горького оплакивания предостойна".

И среди новых против извета учеников прегрешений — крещение китайского принца и его молодой жены, которое не имело, по словам отца Петра, никаких духовных видов. Что он там про сие пишет? "Молодая принца жена крещена и, к великому бесчестию священства, от мужа коварно и тайно сманена бездельником отцом ее и препровождена в русский дом — к начальнику миссии… Это дело, по моему мнению, одно из важнейших. Принц, хотя пребеден, но царской крови, коя таких смешений не терпит — всякому подданному за такую дерзость отрубят голову. Да и присоединение его к нашей вере для миссии весьма опасно — скрыть сего нельзя, ибо ходит он и его сын в знаке принца в церковь, и если откроется, то можно ожидать даже высылки всей миссии".

Правда, все это архимандрит Петр пишет с чьих-то слов. Тут же в конце извета он вынужден признать: "Последние три-четыре года заставлены опомниться. Заставлены приняться за труды и подлинно, как Лутром, гулять — так гулять до безумия, а когда принялся за труды, так и сими удивил многих… Архимандрит Иакинф острого ума — ко многому по истине способен — но добрых склонностей и даже, кажется, стыда и совести ни следа не видно. Для него вера, отечество, родство, долг ближнего, смерть — пустые имена. Для него одни сладострастия составляют блаженство. Он был в Пекине, но и в Иркутске содержит на своем иждивении какую-то польку Татьяну. Иркутск весь знает, — да и сам он постыдным делом не признает, — ей выдается чрез купца Осташева пенсия. Она писала к нему в Пекин — и дожидается его, как ей принадлежавшего".

Нет, если хоть частица того, что здесь написано, правда, видит бог, это ужасно.

Ну как же можно доверить исследование сего дела Серафиму!

"Да ведь все можно представить так, что я это умышленно покрывал столько лет!" — воскликнул Александр Николаевич.

Митрополит Серафим и вся его братия ловят каждое его, князя, неосторожное слово, берут на заметку каждый его опрометчивый поступок. Намедни вот зашла речь о преобладании в России черного духовенства и о том, что у нас даже самый сан епископский издавна доступен только монашествующим, и Александр Николаевич, между прочим, отозвался, что, наверно, какой-нибудь пьяный патриарх установил это. И сказано-то это было в самом узком кругу. А вот ведь тотчас же стало известно Серафиму. Он тут же возвестил, что князь Голицын подкапывается, видите ли, под самые устои православной церкви. Так разве ж он упустит такой блестящий случай — ну как же, подумать только: министр духовных дел потворствует блудодействию монашествующей особы в столице чужестранной! А ежели доложить о том государю? Его величество и всегда-то был брезглив. А теперь, когда он впал в набожность, привечает у себя в Зимнем и на Каменном острове каких-то умоповрежденных старцев, часами беседует с ними, целует им руки, — и подавно. Нет, надобно непременно изъять это дело у Серафима и передать его суждению… ну, скажем… консистории. Да, да, именно консистории! Как это раньше не пришло ему в голову! Все-таки подальше от митрополичьего глаза.

Князь захлопнул папку, поднялся из-за стола и, взбив кверху кончиками пальцев скудные волосы над ушами, подошел к окну. Красное морозное солнце зажгло малиновый блик на шпиле Михайловского замка по ту сторону Фонтанки, бросило розоватый отсвет на облохмаченные инеем деревья вокруг последнего пристанища несчастного деспота.

Через несколько дней, тринадцатого марта тысяча восемьсот двадцать второго года, Александр Николаевич сообщил Святейшему правительствующему Синоду, что он имел счастие докладывать заключение Синода на высочайшее усмотрение и его императорское величество высочайше повелеть соизволил: "Тех лиц прежней миссии, кои по следствию, сделанному в Пекине Архимандритом Петром, найдены виновными, предать суждению Петербургской духовной консистории на основании законов и о решении сего дела представить Его Величеству".

I

А отец Иакинф тем временем шагал по келье из угла в угол. Хорошо хоть келья-то была поместительная и можно было ходить, не натыкаясь на стены. Вот ведь какая нелепица! И некому слова сказать, некому принесть жалобу. Никто не хочет его даже выслушать.