Петр Вершигора: Рейд на Сан и Вислу

Уже вторые сутки мы почти не выходили из штаба. Ковпак деятельно и придирчиво следил за всеми приготовлениями. Хотя он и считался в отпуску после ранения, однако ни за что не хотел уезжать в санаторий, пока мы не отбудем в тыл врага. Дед, видимо, не мог иначе. Формальная передача дел — это одно, а отеческая забота о своих партизанах — другое. Она поважнее соблюдения формальностей. Кроме того, мы видели, что Ковпаку искренне жаль расставаться со своими хлопцами, с которыми провоевал более двух лет и прошагал всю Украину — от Путивля до Карпат.

На третий день нас обоих вызвали к генералу Строкачу.

— Ну, командир, готов? Когда отбываешь?

— Мы–то готовы… Да вот пушки держат… Никак не получим, — ответил я.

Генерал взялся за трубку телефона:

— В чем дело? Почему не отпускаете пушки для соединения Вершигоры? Есть же приказ командующего… Наряды? Какие наряды? Зайдите ко мне со всей документацией.

Через две — три минуты начальник снабжения штаба явился к генералу:

— Майор Новаковский. По вашему приказанию… Вот наряды на артиллерию…

— Покажите, — сказал генерал.

Майор Новаковский, партизанивший в 1941 году под Ленинградом, грузноватый, лысеющий человек, подал бумаги.

— Так це ж тут под боком, на киевском заводе, — сердито сказал Ковпак.

— Но он разрушен… Еще только налаживается работа. Через две недели смогут для вас отремонтировать артиллерию.

Две недели?! У меня даже заныло под ложечкой. За две недели можно безнадежно отстать и очутиться в тылу… советских войск. Сразу вспомнил, почти услышал голос командующего фронтом, который предупредил на прощание: «Не мешкайте… Потом трудно вам будет от Красной Армии отрываться. Да еще на волах…»

— Товарищ генерал, — обратился я к Строкачу, — разрешите мне самому вместе с майором на завод съездить. Поговорим с дирекцией, с рабочими. Тут же не полк артиллерии, а всего две — три полевые пушки да сорокапятимиллиметровок батарея–другая…

— Правильно, Петро… О, це дило, — оживился Ковпак. — Вы з рабочим классом помозгуйте… Не может быть, щоб арсенальцы не пришли партизанам на помощь.

— Дельное предложение. Стоит попробовать… Берите мою машину и езжайте. Сейчас же… — Генерал посмотрел на часы. — Как раз попадете между сменами.

— Вы звоните. Я тут задержусь в штабе. Як що треба буде, и я приеду. Не может того стать, щоб з рабочим классом партизаны не дотолковалися, — оживленно говорил Ковпак, проходя вместе с нами по коридору.

Через полчаса мы уже находились на знаменитом киевском заводе. Теперь он был порядком разбит.

— Плохо со станками, одно старье, — жаловались в дирекции, отодвигая наряды, которые совал им майор Новаковский.

Но партизаны — народ напористый, и, поглядывая на интенданта из партизанского штаба, представитель дирекции только поматывал головой, словно его жалили шмели. Затем он уставился на мою новую шинель, подполковничьи погоны (новоиспеченному командиру партизанской армады для шику были выданы не фронтовые, а из блестящего галуна), скрипучий пояс со звездой и вдруг спросил доверительно:

— Военпред, что ли?.. Ну, кому–кому, а вам–то должно быть ясно, что не можем мы за две недели наладить ремонт пушек. Так?

Я молчал. По всему выходило, что в рейд придется идти без артиллерии. Прикидывал уже, нельзя ли заменить орудия минометами. Так и сказал. Представитель дирекции изумленно разинул рот, сочтя, видимо, предложение технически неграмотным:

— Да вы кто будете? Инженер или, может… доктор?

— Командир партизанских отрядов, — ответил за меня Новаковский. — Точнее — группы отрядов. Соединением называется. Ну, вроде бригада или дивизия, а может, и корпус. От самого Ковпака командование принял. А вы говорите — без пушек, без артиллерии…

— От Ковпака? Что же вы раньше не предупредили? — встрепенулся наш собеседник. — Как же тут быть? А?.. Знаете что? Пошли прямо в цех. Может, что и придумаем.

Цех походил на кладбище металлолома: части пушек, ходы, лафеты — все это лежало навалом.

Несколько суховатый, подчеркнуто официальный деятель дирекции вдруг как–то весь изменился. Изможденное желтое лицо его чуть порозовело, дряблые морщины у губ смягчились, скучные глаза подобрели и осветились изнутри огнем озабоченности и скрытой энергии.

К нам подошел мастер цеха. Старый и угрюмый.

— Партизанам пушечки требуются, Остапыч. А? — сказал наш спутник, оказавшийся главным инженером завода.

— Сколько? — спросил Остапыч.