Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

В вымпеле был приказ роте мадьяр удержать эту высоту, так как «банда Кольпака» окружена со всех сторон превосходящими силами. «Мадьяр» предупреждали, что «Кольпак» будет пробиваться именно через эту высоту. Мы поняли, что прошли кольцо врага и подходим к отряду.

Собрав у бойцов с десяток рваных немецких шинелей, я нарядил в них три елки и несколько кустов. Этим «солдатам» мы дали в руки палки. Оставив на видном месте взятый утром пулемет без замка, я двинул свой отряд через кряж. Под вечер мы были уже в лагере нашего кавэскадрона, стоявшего заставой от Полянички.

Подоспели к своим мы в трудную минуту. Отбиваясь от венгерской дивизии, полукольцом охватившей отряд, и тридцать второго эсэсовского полка, бившего в лоб, соединение второй день вело большой бой. Грозовая туча разразилась ливнем и хоть на несколько часов отогнала самолеты.

— Пришлось бросить обоз, — нахлестывая плетью свой мокрый сапог, сказал мне Саша Ленкин. Я и сам видел это: всех раненых перекладывали на самодельные носилки. Количество раненых за последние два дня увеличилось почти вдвое и перевалило за сотню.

Тут же, в эскадроне, я услышал печальную новость: ночью погибло целое отделение конников. Командир взвода Толька Филиппов, разведчик Михаил Кузьмич Семенистый и еще восемь кавалеристов.

Когда Усач рассказывал о том, что произошло ночью, у меня мороз подирал по коже: конники выгнали совершенно обессилевших в горах коней на полонину. От усталости все скоро уснули. Задремал и часовой. К ним подкрались егеря–пограничники и втихую кинжалами стали колоть спящих. Маленький тщедушный Семенистый проснулся вовремя. Скрываясь между пней, он добрался до коня, вскочил на него и, гикнув, думал умчаться к своим. Но обессилевшая лошадь не могла идти даже шагом. Семенистого вместе с конем срезала очередь ручного пулемета.

Утром бойцов нашли товарищи. Трех–четырех человек можно было узнать. Два трупа были обезглавлены и без одежды. Остальных — живыми, ранеными или мертвыми — фашисты унесли с собой.

Ленкин провожал нас к штабу.

— Вот на этой полонине их побили… — кивнул он грустно головой.

— Давно здесь стоите? — спросил я комэска.

— Вторые сутки.

— Авиация бомбила вас здорово. Мы слышали.

Кривая улыбка гримасой скользнула по его исхудалому лицу и спряталась в усах.

— Ничего. Это они на дедову приманку попались. Новую хитрость командир придумал. Сами увидите!

Переждав ливень, я двинулся к штабу.

Туча, изошедшая полчаса тому назад хорошим ливнем, обрывалась грязной бахромой, и дальше, на западе, голубело удивленное небо.

Часа через два мы подходили к лагерю, раскинутому на склоне горы. Летчики немецких «мессеров», уже второй месяц прикомандированные к нам, хорошо изучили наши повадки. Они искали колонну либо на вершинах, либо в долинах у воды. Накануне, когда мы, оторванные от отряда, бродили вокруг Полянички и «паслись» на горных лугах, Ковпак придумал новый маневр: живую силу отряда он расположил на крутом склоне, очень неудобном для движения и даже для отдыха. Лежать тут приходилось почти стоя. На вершину, по приказу Ковпака, втащили остатки обоза, обломки телег, тряпки, искалеченных, никуда не годных коней. Грубо все замаскировав, Ковпак оставил эту «приманку» для самолетов. Этот ложный лагерь и молотила уже вторые сутки вражеская авиация. А люди лежали там, где стремглав сбегали к водопою гуцульские буки.

Я сразу смекнул, в чем хитрость Ковпака. Понял потому, что и я во время головоломного двухсуточного выхода из «окружения» применил этот же маневр. Понял, обрадовался и даже возгордился. Возгордился за себя: вот и я, кажется, окончил курс партизанской академии.

Пристально глядя на своего профессора, я отрапортовал о прибытии. Лицо Ковпака изменилось за эти два дня до неузнаваемости: заострился нос, нависли брови над лихорадочно блестевшими глазами, шея вылезала из воротника гимнастерки.

— Все равно нам цей обоз кидать, — мрачно сказал мне Ковпак и отвел глаза в сторону. — А вот артиллерия… — губы старика дрогнули, и он отвернулся.

Все знали пристрастие Ковпака к нашему «богу войны». Пока была хоть малейшая возможность послать десяток снарядов по врагу, дед чувствовал себя как бравый кавалерист на хорошем коне. С довольным видом пропускал он батарею мимо себя на марше и в трудные минуты, когда бой затягивался на несколько часов, сам выезжал с батарейцами, выбирал позицию, требовал, чтобы хлопцы учились стрелять без пристрелки, прямой наводкой, и за каждый промах пилил наводчика несколько дней подряд; при метком же попадании был способен тут же на огневой плясать гопака и целоваться с батарейцами.