Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

— Это тебе не в степи топать, — отозвался лежавший под сосной Черемушкин.

Темень, бездорожье, отсутствие проводника… Где–то под соснами мы попадали на землю и так, толпой, уснули. Проснувшись часа через два, я ползком выбрался на тропу. Часовых не было.

Когда стало светать и люди проснулись, вдруг обнаружилось, что среди нас нет Карпенки.

«Неужели сбежал?» — подумал я. Подождав минут пятнадцать, я дал команду к движению. Но в это время появился Карпенко, весь обмотанный пулеметной лентой с немецкими патронами. Он и не подумал хвастать, даже не говорил об этом прямо, но я понял из его «жаргона», на котором он разговаривал со своей ротой, что он всю ночь «простоял на часах». Ползая на четвереньках, он ощупью обнаружил тропу и на ней следы кованых подков. Когда чуть–чуть забрезжил рассвет, он увидел пост венгерских горных стрелков с пулеметом, преспокойно сидевших в трехстах шагах от нас. Как мы не напоролись на них накануне, одному богу известно. Пулемет был направлен в сторону долины, горный, станковый, основательно укрепленный и защищенный с трех сторон блиндажиком из бревен и камней. Конечно, это были опытные егеря. Но, думаю, они и не подозревали, что на расстоянии самом лучшем для действия их пулеметного огня ночевали две с половиной роты партизан.

И пока разведчики рыскали по кустам и тропам и зорко высматривали немца–наблюдателя, я думал о Карпенке.

Такой уж это был человек. Говорил он часто чепуху несусветную, а поступки совершал благороднейшие. Никому не колол он глаз своим «геройством», как никогда и не обижался на справедливые упреки. Словом, если можно допустить расхождение слова и дела и оно может быть расценено как случай положительный, то Карпенко как раз и есть этот редкий случай.

«Благородные дела и неблаговидные слова — это не то, что надо. Но все же это гораздо лучше, чем наоборот», — думалось мне там, на опушке леса, на горе Поляничке.

Карпенко прервал мои мысли. Он тихо ругал Дорофеева, своего помощника, за то, что тот не проверил ночью караулы. Затем крепко хлопнул его по плечу.

— Дорофей! Пошли двух хлопцев. Вынуть пулемет. Или пусть уничтожат, если не смогут, — усмехнулся Карпенко. Он вытер финку о ветку хвои и спрятал ее в ножны.

Когда хлопцы принесли пулемет, роты двинулись в путь. Прислушиваясь к доносившемуся изредка шуму боя и ориентируясь на самолеты, летевшие туда, куда нужно было нам дойти, мы начали дневной марш по высотам.

Второй день, отрезанные от своих, пробирались мы к главным силам Ковпака. К полудню все почувствовали: дальше идти невозможно. Люди третий день ничего не ели. Не помню, сколько мы прошли километров за полдня. Помню только, что и в этом ненавистном состоянии бессилия тоже была веселая минута: карабкаясь на пятый, а может быть двадцатый, уклон, мы обнаружили поляну, почти на тридцать градусов сходящую вниз. Она была усыпана небольшими камнями. Камни торчали из травы и скатывались вниз, как только нога выталкивала их из гнезда. Издали они были почти незаметны, словно кочки на болоте. Их маскировала высокая трава, похожая на одичавшую рожь. Мы заметили, что ползущее в стороне от рот боковое охранение начало отставать. Колонна, гуськом пробираясь вдоль опушки, опередила его. Сережа Горланов, ведущий колонну, поднял руку. Колонна остановилась. Горланов пополз в траве и, примостившись за камнем–кочкой, стал глядеть в бинокль. Затем оглянулся на меня и беспомощно прошептал:

— Пасутся, сукины сыны. Перестреляю подлецов! — и быстро пополз к нарушившим правила марша бойцам. На полдороге он остановился, спрятал в кобуру пистолет и крикнул:

— Карпенко, иди сюда!

Когда мы доползли до Горланова, у него был полон рот ягод. У каждого камня земляника росла целыми гроздьями. Ее не нужно было собирать по одной, а можно было хватать пригоршнями и, выплевывая листья и корешки, наслаждаться сладкой питательной массой. Не менее получаса люди жевали молча. Затем послышались возгласы, шутки. Народ развеселился и уже подтрунивал над своей бедой. Она казалась теперь смешной. Я приказал рвать землянику про запас. Люди наполняли ею манерки, фляги.

В это время из–за кряжа, возвращаясь с бомбежки, показалось звено самолетов. Один самолет отделился и повернул к нам. Облетев гору, он вышел с другой стороны.

— Прижмись к камням, не двигайся! — раздалась команда Карпенки. Так мы пролежали несколько томительных минут. Самолет несколько раз прошел на бреющем, но, видимо, приняв нас за немцев или мадьяр, сбросил вымпел и прибавил газ, догоняя своих напарников.