Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

— Зацепиться хотя бы за этот пятачок, хлопцы! — передал дальше команду Карпенко. Но это легко сказать — зацепиться. Кровь била в висках, как колокол, пока роты допыхтели до вершины лысого бугра с крохотной рощицей на хохолке. И когда совсем рассвело, я понял, зачем с тех пор, как воюют люди стрелами и копьями, пищалями и автоматами, они карабкаются на вершины. Чтобы удержать за собой превосходство наблюдения!

В селе сновали взад и вперед машины, связисты врага тянули провода. Там шла деловая жизнь войск, готовых к бою.

Уже совсем рассвело, в лесок с другой стороны сползла восьмая рота. Ее послал Руднев на помощь нам. Она не могла ночью пробиться сквозь минометный огонь. Опытный командир Сережа Горланов свернул под гору и, прижимаясь поближе к минометной позиции врага, обогнул село. Он успел обойти смертельную стену огня.

Под горой его хлопцы захватили немецкую штабную публику. Сережа хрипел, докладывая:

— Штаб застукали… Мы к нему по проводам пришли. Финками взяли. Чистые немцы. Видать, нас за мадьяр приняли.

Фашисты были свеженькие, только что прибывшие.

Документы пленных и солдатские книжки убитых не то что удивили, а просто поразили меня.

— Ого, — сказал Миша Тартаковский. — И карта со свежими отметками, Против нас действует тридцать второй эсэсовский полк. А вдоль границы кроме пограничников выставлена фронтом на север, товарищ командир, обратите внимание, венгерская горнострелковая дивизия.

Действительно, бумаги убитого офицера и карта ясно говорили об этом.

Бой шел за селом, откатываясь все дальше. Мы поняли, что Ковпак большую часть колонны отвел назад, на перевал.

О нашем присутствии здесь, на этой высоте, противник, видимо, не знал. Обнаружить себя теперь, с небольшой группой, оторванной от обоза и боеприпасов, было бы безрассудно. Прорываться с горсткой храбрецов еще можно. Тем более, с таким замечательным командиром, как Карпенко. Но у меня было время и поразмыслить. Если прорываться, так к вечеру, — решили мы. Но Карпенко думал совсем о другом.

— Подполковник! У тебя есть рация? — спросил он меня неожиданно. — Давай, выводи на равнину.

— Ты что, сдурел, что ли?

— Ну, как хочешь. Только потом, чур, не каяться!

Итак, оно прозвучало, это впервые сказанное слово — на равнину! В душе и я согласен с ним. Но «раньше, чем начнешь командовать, научись подчиняться». Тем более, что в моих руках карта положения войск противника да еще трое неопрошенных пленных. Я знаю о враге много, он обо мне — ничего. Но я хочу знать еще больше. С того момента, как ударил по колонне шестиствольный миномет, я все время чувствую себя, как канатоходец, сделавший над пропастью первый шаг по тросу.

Пора заняться пленными.

— Миша! Начал допрос?

— Нет еще.

— Давай, дружок.

— Минутку. Займитесь пока сами, а я кончу с документами.

— Что–нибудь интересное?

— Очень…

Я не придал значения его возгласу.

В последние дни во мне постепенно глохло шестое чувство разведчика — любопытство. Сейчас я был командиром отрезанной группы. Малейшая оплошность — и моя группа ляжет костьми на этой несуразной голой высотке, на макушке которой только пучок хилых «смерек» скрывает нас от глаз врага.

Пленные, опять пленные… Приволок их командир восьмой Сережа Горланов на мою голову.

И вдруг, приглядываясь к ним издали, я заметил в группе опустивших головы немцев солотвинского гестаповца, сбежавшего от нас на Манявской горе.

— Ох, черная и самая неблагодарная работа разведчиков: мы — чернорабочие войны, — ворчал я про себя несколько минут назад, не зная, с кого начать допрос. Но сейчас я думал совсем другое. Ради таких минут стоит и покопаться со всякой мразью.

— Гора с горой не сходится… — начал я допрос.

— К сожалению, да, — отвечал по–немецки «мой» гестаповец.

Повозившись с ним и с другими фашистами полчаса, я убедился, что эта птица много знает, но говорить ничего не хочет. «Толметчер», а попросту переводчик — пулеметчик восьмой — Козубенко, изучал немецкий во время пребывания в лагере военнопленных. От его «перевода» мне захотелось спать. Я пошел к Мише Тартаковскому. Он лежал неподалеку на животе, подстелив под себя несколько еловых веток, и копался в штабных документах тридцать второго полка. Наиболее ценные были отсортированы, и беглым переводом их он как раз занимался. Я прилег рядом.

— Какие новости?

— Очень интересные…

Я заглянул через плечо и, не мешая ему работать, прочел: «Диспозиция сводной группировки войск СС». Диспозиция была длинная, написанная удивительно невоенным языком. Но даже и по ней я мог понять главное: в составе группировки были названы 4, 6, 13, 24 и 32–й эсэсовские полки, 273–й горнострелковый полк и пять батальонов особого назначения.