Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

— Народ, як море, все снесет, — мрачно и завистливо заметил Павловский по этому поводу.

— А тоби що, жалко? — спросил Ковпак.

— А то как же? — удивился тот. — Когда еще так повезет? Конешно, жалко. Остались бы до ранку, я бы все чисто вывез… и сахар… и…

— Иди ты к черту со своим сахаром! Базыма, давай команду! Трогаем… Не лезь ко мне зараз со своей горилкой… Я шо сказал — не лезь!..

И голубая литровка хряснула о пень, отозвавшись по лесу жалобным звоном и тихим смешком связных. Хлопцы любили втихомолку посмеяться над интендантскими «трагедиями» Павловского.

Но Скалат остался в нашей памяти благодаря еще одной случайности.

Каким–то чудом к лету сорок третьего года там уцелело еврейское гетто. Вернее говоря, остатки его. За колючей проволокой жили евреи–ремесленники: портные, сапожники, шорники. Немцы отсрочили им смерть. Они держали этих людей на голодном пайке, они заставляли их с утра до ночи работать на себя. Свыше трехсот человек, в том числе женщин, детей, стариков, выпустили из гетто на свободу бойцы Карпенко.

Следом за третьей ротой приплелась к нам в лес большая толпа оборванных, изможденных людей.

Появление их в лагере поставило нас в тупик. Мы прекрасно понимали, что если они останутся в городе, то на следующий же день фашисты перебьют их всех. Но брать этих несчастных с собой тоже не было возможности. Мы ведь были военной единицей, совершающей сложный рейд. Сможет ли выдержать трудности похода толпа слабосильных стариков, истощенных женщин? Марш — это ведь еще самое малое испытание. Но другого выхода не было.

Ковпак приказал Павловскому выделить из обоза несколько телег для слабосильных, а здоровым маршировать за колонной.

— Шо робыть з ними дальше, подумаем за ночь.

Эту новую заботу командир и комиссар оставили до следующей стоянки.

Колонна тронулась. За ней следом брели скалатские евреи. Мы спешили. Надо было к утру зацепиться за лес. Он узкой зеленой полоской тянулся с севера на юг вдоль берегов Збруча.

Перед рассветом я задержался с разведкой. Мы догоняли колонну на трофейном «оппеле». Он часто буксовал. Пришлось изменить маршрут и выскочить на шоссе, чтобы по нему вырваться вперед и наверстать потерянное время. «Оппель» поддал газу. Колеса машины скользили по новому, построенному при Советской власти шоссе. Ритмичная, без толчков, езда навевала сон. Небо все больше светлело. С запада ползли по небу длинные бороды туч; по обочинам дороги, надвинув лохматые шапки до бровей, крепко дремали копны жита, а тяжелые от прошедшего дождя стены пшеницы задумчиво стояли по сторонам. Толпами подбегали к дороге сады и, поклонившись нам своими темно–зелеными головами, стремглав шарахались прочь, вслед за стаями воронья.

— Светло. Надо сматываться подальше от шоссейки! наклонившись из кузова ко мне в кабину, крикнул комвзвода Черемушкин.

— Ладно. Не прозевай поворот, — сказал я шоферу, ориентируясь по карте.

Мы вовремя выехали на проселочную дорогу. Еще не скрылись телеграфные столбы за буграми, как по шоссейке засновали машины. Через полчаса мы выехали на маршрут колонны, подходившей к Збручу.

Скоро Збруч! Грозная река Збруч!

О ней я слыхал еще в детстве. В четырнадцатом — пятнадцатом году название этой речки звучало, как выстрел. Там, на Збруче, в те годы шла война; оттуда к нам в село возвращались безрукие, одноглазые люди; на Збруч от нас гоняли подводы; бывалые солдаты рассказывали мальчикам, что вода в нем часто текла пополам с русской кровью. Вопреки книжным сведениям, сообщавшим, что это только небольшой пограничный приток Днестра, отделявший Россию от Австро–Венгрии, а затем Советский Союз от Польши, я до сих пор представлял себе Збруч огромной широкой многоводной рекой.

Утро было пасмурное. В колонне шли и ехали люди накрывшись с головой плащ–палатками. У кого их не было, те напяливали на головы мешки из–под муки и сахара. Мы так бы и проскочили мимо, приняв эту узенькую извилистую речушку, в которой и лодке негде развернуться, за небольшой ручеек. Но по Збручу, волей Гитлера, проходила «граница дистрикта». На пограничной заставе вспыхнула мимолетная перестрелка. Разведчики убили трех пограничников. Остальные разбежались. Обыскав помещение заставы, я нашел немецкую карту и, ориентируясь по ней, понял, что небольшая речушка в пять метров шириной, которую мы уже переехали по гнилому мостику, и есть знаменитый Збруч. Разогнав машину в овраг и полюбовавшись, как она летела по камням, мы снова переключились на пеше–колонный строй.