— Штреляйт! Штреляйт скорее!
Руднев глядел спокойно, уверенный в своих людях.
Я слышал сквозь шум крови в ушах его слова:
— Не надо кричать. Не надо. Мы уходим. Слышите, мы уходим…
Карпенко стоял прислонившись к дверному косяку со взведенным автоматом. Плечи его мелко дрожали.
Я вспомнил: «Кто такой Карпенко? Человек, пошедший в тюрьму за товарища только потому, что у того, другого, была семья на руках». Вспомнилось и другое. В третьей роте была медсестра Наталка. Перед рейдом Наталку отправили на Большую землю. Она должна была родить Федору сына. Вспомнилось, как, проводив жену на аэродром, Карпенко, смахнув непрошеную слезу, сказал мне:
— Вы думаете, почему я такой? Ведь я без батьки рос. Вот жду сына и боюсь. Был у меня отчим. Так уж лучше не знать такой жизни. Боюсь, как бы и моему сыну без отца не расти.
— Мы уходим, слышите? — продолжал Руднев. — Если есть у вас хоть капля, одна капля совести… Когда у вас родятся дети, когда они вырастут и смогут понять эти слова: совесть и великодушие, — скажите им, что своей жизнью они обязаны советским воинам. Слышите? Скажите им это.
Карпенко, выйдя на веранду, остановился на лестнице и снял шапку. Руднев, подойдя сзади, шутя провел рукой по его непокорной шевелюре.
— Пошли, Федя!
Я вышел на улицу последним.
У ворот с чугунными львами уже строилась третья рота.
— Становись! — скомандовал Карпенко. — За мной.
Как всегда, он зашагал впереди роты, положив руки на черную сталь автомата.
По городу сновали обозники, возглавляемые Павловским. Они везли со склада сахар, консервы и всякую другую снедь. Уже высыпали на улицу мальчишки. Дымился и чадил винный погреб. Третья рота вышла из города. Кончились тротуары и мостовая. Карпенко поручил Грише Дорофееву вести роту. Сам приотстал, пошел рядом с комиссаром. Они долго шли молча. Как бы продолжая начатый разговор, комиссар задумчиво сказал:
— Не для них же, не для них мы делаем это!
Федор благодарно взглянул на Руднева.
— Понимаю, Семен Васильевич! Для себя!
Комиссар продолжал:
— Каждому солдату приходится убивать. Но советский солдат не убийца.
От роты по одному отставали бойцы — кто скрутить цигарку, кто подтянуть голенище, перемотать портянку. Они пристраивались позади, чутко прислушиваясь к тому, о чем говорил их командир с комиссаром.
И я вспомнил наш разговор с комиссаром в начале рейда насчет солдатского азарта.
Как хорошо, что среди нас есть люди, способные ему не поддаваться и владеть рассудком и волей даже в напряженные минуты боя.
Среди убитых ротой Карпенко фашистов был труп коменданта щуцполиции города Тернополя. Его документы, а также солдатские книжки других фашистов, дополненные показаниями пленных, открыли перед нами картину происшедшего. Узнав о подрыве железнодорожного моста партизанами, комендант Тернополя по тревоге поднял гарнизон.
Погоня, пожалуй, и перехватила бы наш батальон на марше, но грязь, препятствовавшая до этого, теперь была нам полезна. Машины буксовали, и автоколонна немцев не успела перерезать путь четвертому батальону. Но все же комендант Тернополя догнал батальон Подоляко почти у Скалата. Перестрелку между ними мы и слыхали около полудня.
Заметив, что партизаны скрылись в роще и что их не особенно много, ретивый комендант решил обойти лесок и внезапно ударить с другой стороны. Он вернулся в Скалат, поднял весь гарнизон и двинулся на лес как раз с той стороны, где заставу держал Карпенко. Дальнейшие события развивались совсем не так, как ожидали фашисты. Да и не по нашему плану.
Не напорись тернопольский комендант на третью роту, мы и не думали бы трогать городишко. Увлекшийся контратакой Карпенко захватил Скалат. Третья рота вернулась лишь перед заходом солнца.
Павловский умолял командира и комиссара задержаться хотя бы на час. Он захватил несколько грузовиков, на которых приехали немцы из Тернополя, нагрузил их сахаром, мукой, мануфактурой и гнал это добро в лес. Хозяйственное сердце старика трепетало при мысли, что все это ускользнет из его рук. Но продовольственные и вещевые склады Скалата были велики, и даже при мертвой хватке Павловского использовать их для отряда полностью мы не смогли бы. Пришлось помпохозу раздать большую часть добычи населению. Вначале брали неохотно, опасаясь, по–видимому, расправы немцев. Но лишь сгустились сумерки, все, что было в немецких складах, жители вмиг растащили по домам.
Читать дальше