Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

— Товарищ Усатый! А будку осмотрели ваши хлопцы? — крикнул связной.

— Нам как–то и в голову это не пришло.

Усач сейчас же послал туда своих ребят. Каково же было наше удивление, когда в будке путевого обходчика мы обнаружили до трех десятков немцев. Они тихо сидели в закутках и на чердаке. Некоторых выволокли за ноги из сена. Немцы без сопротивления сдались в плен. Во главе с унтер–офицером! Слезая с чердака с поднятыми руками, он лепетал:

— Пан Кольпак… Их виль… нихт шиссен. Пан Кольпак!

— Да, не те стали немцы. Не те! — бурчал командир авангарда Ленкин.

Он был озабочен главным образом тем, доложу ли я командованию о его упущении, или не доложу.

— Ладно, Саша! Вали!..

Усач облегченно вздохнул.

Через несколько минут эскадрон на рысях пересек железную дорогу. Голова колонны вслед за ним устремляется на юг. Около половины отряда проскочило переезд. Но немцы из будки, видимо, все же успели предупредить ближайший гарнизон. Эшелон охраны уже двинулся к переезду.

Заслоны девятой роты под командованием Давида Бакрадзе помогли батальону охранных войск «выгрузиться». Не доезжая до места назначения, поезд налетел на мину, поставленную в пятидесяти метрах впереди заслона. Передние вагоны полетели под откос. А по средним и задним вагонам шквалом огня ударили пулеметчики и автоматчики Бакрадзе. Часть немцев погибла под огнем, часть залегла, вяло отстреливаясь и отползая назад.

Через железную дорогу с грохотом неслись тачанки, проскакивала кавалерия и бегом неслась пехота. Шальные пули задевали людей, но всем было ясно: форсирование идет хорошо. Теперь уж ничто не остановит колонну.

Колонна уходила в степь.

Чем дальше удалялась она от переезда, тем тише, медленнее и спокойнее становился ее бег. Лишь серебряный свет луны освещал ее.

Медленным шагом движутся люди и кони на юг.

Проскакав с полкилометра рысью, я догнал повозку Ковпака и Руднева. Сейчас же вслед за мной подъехал комбат два Кульбака. Он явился к командиру якобы для того, чтобы доложить о результатах боя, который вел заслон. Но мы понимали, что это только повод. Совсем о другом думает бравый комбат. Л еще через несколько минут более десяти человек — комиссары, командиры рот и политруки — окружили повозку Ковпака. Это все ветераны первого рейда. Одни догнали штаб верхом, другие, двигавшиеся в авангарде, переждав на обочине дороги, пристраивались к штабной повозке пешим ходом.

Семен Васильевич, глядя на них, ухмыльнулся:

— А ведь верно говорят: казака к месту битвы всегда тянет…

— Ага, ага, — поддакнул Бережной, — влечет неведомая сила…

Его звали в отряде «капитан Бережной», хотя никто никогда не видел его ни в военном костюме, ни со знаками капитанского различия. Ходил он, как правило, в вышитой сорочке и штатском пиджаке. В последнее время носил какой–то удивительно ловко сидевший на нем полувоенный мундир: не то канадский, не то английский, не то чешский.

— Ага, ага. Верно, товарищ комиссар! Вот и я, Иван Иванович Бережной, сын собственных родителей, думал, что только одного меня воспоминания тревожат. Приотстал чуток, сел на межу и призадумался: все знакомые места кругом. Оглянулся — ан не одного меня этот зуд свербит. Все тут как тут. Собрались? — и Бережной, загибая пальцы нa руке, громко, как на перекличке, вызывал: — Петр Леонтьевич Кульбака? Есть?

— Есть! — раздался в темноте высокий тенор Кульбаки, так не идущий к его большой грузной фигуре.

— Федот Данилович! Где ты там? — окликнул Бережной комбата три Матющенко.

— А де ж мени деваться? — отвечал невысокий человек в брезентовом плаще с капюшоном. — Ось туточки я!

Бережной, заглядывая под надвинутые шапки, осматривал вторую группу. Немного поодаль ехали политработники: комиссар Матющенки — Фесенко; Кульбаки — Шульга; политрук Карпенки — Руденко.

— Ого, тут и комиссары! И батальонные «боги разведки»!

— Ну, хватит, хватит, капитан, — остановил расходившегося Бережного Ковпак. — Про що толковать будем, командиры?

— Да так… просто! Вспоминается «Сарнский крест»… — отвечал за всех Федот Данилович.

В декабре прошлого года одновременным взрывом пяти мостов мы вывели из строя как раз в этих местах Сарнский железнодорожный узел. Участники этой сложной по замыслу, хорошо удавшейся в исполнении операции и окружали сейчас повозку своего командира. Воспоминания о «Сарнском кресте» были особенно дороги этим людям. Операция проходила на пяти оторванных друг от друга самостоятельных участках, и каждый из ее исполнителей на три дня чувствовал себя «главкомом». Именно в этом деле выдвинулись и стали известны всему соединению, да и за пределами его, некоторые партизанские командиры.