Сергей Галицкий - Из смерти в жизнь… Советские солдаты России

Петя срочную службу проходил в Монголии. Он только два года как вернулся из армии. Говорили, что там он был ранен. Но я сам не видел, с ним в бане никогда не был.

Сразу после возвращения из армии Петя увидел странный сон, что его наградили большой медалью во всю спину. Все удивлялись, что бы это могло значить! А у меня была тётя Маня, Мария Ивановна Зубкова. У неё от Бога был дар предвидения и исцеления. И она сказала родителям, что Петю на войне убьют. Шёл ещё тогда только 1939 год, никакой войны и в помине не было!

На войне Петя стал командиром взвода разведки в танковой бригаде. Прошёл Сталинград, Москву, Курск. А погиб он под Смоленском 13 августа 1943 года. Мы все обратили внимание, что пока его невеста его ждала, он был жив. А когда она вышла замуж за раненого, вернувшегося с фронта, брата убили…

У тёти Мани часто собирались верующие молиться. Их было человек десять. Они вроде чай садятся пить, а я на улице дежурю — смотрю, чтобы никто не подошёл. Если бы власти узнали, то их сразу бы забрали. Мои родители были люди верующие, а дядя до революции был священником, а потом его репрессировали. Мне очень долго родители запрещали даже имя его упоминать. Говорили: «Если где-нибудь о нём скажешь, то тебе сразу все пути будут закрыты». И вот что интересно: все, кто ходил к тёте Мане «чай пить», с войны вернулись живыми!

Позже, 5 августа 1942 года, на моих проводах в армию тётя Маня сказала (и всё сбылось!), сколько раз я буду ранен; о том, что получу высший боевой орден Красного Знамени, и назвала другие мои награды; также сказала, когда я приеду с фронта на побывку и когда окончится война. И ещё она меня так напутствовала: «Ты идёшь на защиту Святой Руси!». Не Родины, не Отечества, а именно Святой Руси. Папе тогда же наказала: «Это ваш последний сын, кормилец. Ты с молитвой за него клади тысячу земных поклонов ежедневно». И папа за меня так и молился.

В 1941 году мне не было восемнадцати лет, поэтому на фронт меня сразу не взяли. Но учёба моя закончилась, и я решил пойти работать. Устроился на масло-казеиновую фабрику. Дело это было знакомое, я на фабрике с шестого класса подрабатывал. Поэтому физически я всегда был крепким, мне это сильно помогло на фронте.

Директор фабрики меня очень любил. И вот почему. Наступает весна 1942 года. Директор в сердцах говорит: «Тары нет, транспорта нет… Всё забрали!». А у нас было много списанных машин. Говорю: «Давайте, я попробую починить». И я собрал три машины: два ГАЗ-АА и один ЗИЛ. Ведь братья у меня — шоферы, поэтому я на машине ездить начал со второго класса. А в шестом классе уже на пятитонной машине грузы возил. Отремонтированные машины отдали эвакуированным шофёрам, они были с Украины. Говорю директору: «Теперь-то отпустишь меня на фронт?». Уж очень он хотел мне бронь сделать.

Сам я обивал пороги военкомата, хотел в военное училище поступить. Хотя полного среднего образования у меня не было, но я уже был шофёром! И меня всё-таки отправили в танковое училище в Чкалов (так тогда назывался Оренбург).

Учили нас на командира экипажа лёгкого танка Т-70. У танка пушка калибра сорок пять миллиметров, пулемёт ДТ (пулемёт Дегтярёва танковый калибра 7,62 мм. — Ред.). Броня у танка всего пятнадцать миллиметров, держала только осколки и пули. Экипаж — два человека: водитель и командир. Командир сам заряжает, сам стреляет и из пушки, и из пулемёта. Короче, крутится в башне, как Фигаро. Меня именно в это училище взяли потому, что у этого танка два мотора автомобильных стоят, автомобильная коробка передач, почти вся ходовая часть автомобильная. На базе этого танка потом сделали самоходку СУ-76. В ней два бензобака, в них пятьсот семьдесят литров авиационного бензина. Горела эта самоходка, как свечка, да ещё и со взрывом… Фронтовое название у неё было «Прощай, Родина!». Именно на такой самоходке я потом и воевал.

Учились в Оренбурге мы больше года. Я очень старался: на перекурах все отдыхают, а я иду тренироваться в прицеливании. Ведь в танке нас всего двое с механиком-водителем. Никто ничего не подскажет, всё решаешь сам. И эта школа мне очень пригодилась на фронте. Там я хоть и был командиром экипажа, но пушку свою пристреливал под себя и стрелял из неё всегда только сам. На войне в самоходке я был хозяином своей жизни: или я, или — меня…

Получать танки нас отправили в Горький. Приехали — а танков хватило не всем (в 1943 году этот танковый завод разбомбили). Тех, кому машин не досталось, отправили на три месяца в Сызрань — переучиваться на самоходные установки САУ СУ-76. Эти три месяца мы еле-еле выдержали — от голода почти у всех началась «куриная слепота». Курсантский паёк сам по себе вроде нормальный, там и мясо должно быть, и масло. Но до нас паёк доходил не полностью — воровали… Ещё и поэтому мы все рвались поскорее на фронт — там хоть кормят нормально, первая норма. А солдатский паёк был по третьей норме — вообще жуть… Офицерам был положен ещё и доппаёк: масло сливочное, печенье, консервы рыбные. Но ни разу я не съел свой паёк сам, делили его на всех поровну, на весь экипаж.