Сергей Галицкий - Из смерти в жизнь… Советские солдаты России

Самоходка СУ-76 — это машина огневой поддержки. Пушка на ней стояла мощная, дальность прямого выстрела — семьсот шестьдесят метров. Пушка эта стреляла очень точно: на расстоянии тысячи метров я попадал в щиток размером двадцать на двадцать сантиметров.

У меня вообще получалось по танкам стрелять, сказалась танковая закалка. Стрелять приходилось в основном по «тиграм» и «пантерам», это очень мощные танки. Их орудия нашу тридцатьчетвёрку прошивали. Но у любого танка, и у «тигра» тоже, есть уязвимые места: там, где выходит ствол пулемёта, где выходит ствол пушки и отверстие под прицел.

Нас часто посылали поддерживать американские танки «шерман». Это большой танк с мощной вязкой бронёй. Внутри кожей всё отделано. А вот пушка у него слабая, хоть и калибра семьдесят пять миллиметров. И действовал я среди этих больших машин, как Моська крыловская: из-за махины высунусь, тявкну — и снова за неё…

Весной 1944 года мы попали в Дарницу. Это недалеко от Киева. Через небольшую речку был наведён понтонный мост (его немцы в конце концов разбомбили). Получилось, что часть танков и самоходок переправились, а часть остались. По тем, что переправились, стала немецкая противотанковая артиллерия лупить. Что делать? И пришлось мне форсировать реку по дну! Самоходка сверху просто брезентом закрыта, нет железной верхней части. Но самое главная проблема была в другом: под водой должно было хватить воздуха у двигателя, чтобы не залило его. Мне пригодился здесь прежний опыт — на грузовых машинах в Оренбургской области я несколько раз так через речки переправлялся.

Мы разделись и облазили всё дно, глубину промеряли. Оказалось, что участок, где самоходку зальёт, был всего метров пять-шесть. Открыли пушку, подняли ствол вверх. Это на случай, если застрянем, чтобы воздух через ствол шёл. И проскочили! К самоходке был трос прицеплен на случай, если застрянем. А мы этим тросом стали остальные танки и самоходки таскать через реку.

За эту переправу командир полка перед строем до общего приказа снял с себя и мне первым прикрепил знак «Гвардия». Знак этот был с отколотой эмалью, он ему жизнь спас. Командира полка мы все звали «батей». Очень его все уважали! Но как-то на формировке он блокнот раскрыл, а там — картотека всех его женщин. Помню, последняя цифра была восемьдесят семь. К тому времени в полку знали, что наш медпункт — это его гарем. Все командиру полка по этому поводу сильно завидовали. А я посмотрел на него, когда он блокнот открыл, и сказал: «А я вам не завидую…». (Не берусь судить, почему так вышло, но потом немецкий снайпер его снял. А сидела рядом с ним Маша, у которой почти весь наш корпус побывал…)

Как-то командир полка присылает посыльного. Тот мне говорит: «Встань с тыльной стороны палатки командира и молча жди его команды». Встал, слышу — командир полка разговаривает с замполитом: «Пришло распоряжение выделить одну самоходку в разведку боем. Из бригады четыре тридцатьчетвёрки дают, пятая — наша самоходка. У нас один лейтенант есть (он коммунистом был). Как только в атаку — он то в канаву заедет, то в дерево ударится. Ни в одной атаке не участвовал…». А замполит ему веско так говорит: «Коммунистов надо беречь… Дегтярёва посылайте». — «Я его послать не могу. И так я его гоняю туда-сюда. Нельзя же одного всегда посылать». — «Да он такой, что всё равно вернётся!». (Никто меня на войне не берёг — ни командиры, ни замполиты. Только Бог меня берёг. У меня крестик был подшит под клапаном кармана. Делаю вид, что иду по нужде в кусты, а сам в кустах молюсь. И отец за меня молился с тысячей земных поклонов, и мама молилась, и тётя Маня молилась. А вот других верующих на войне я так и не встретил…)

Командир крикнул: «Дегтярёва позовите!». Подхожу. Командир: «Как ты смотришь, если мы тебя в разведку боем пошлём?». — «Да чего смотреть? Скажу нет, чтобы убили не меня, а того или этого? Пойду». Все ведь знали, что из такой разведки не возвращался почти никто… Это ведь просто как мишенью идти.

Я: «Но у меня механика нет!». — «Да бери любого, кто согласится!». А согласился механик-водитель командира полка! Звали его Вася Гривцов, он был из «рокоссовцев», бесшабашный. Говорит: «Я с тобой пойду. Все воевали, а я ни в одном бою не был. Сижу тут, командира охраняю…». — «Вася, ведь убьют…». А он единственное, что попросил: «Скажи капитану с тридцатьчетвёрок, чтобы нас поставили в центр боевого порядка». Капитан махнул рукой: «Где хочешь, там и езжай!».

Как только мы пошли вперёд, почти сразу загорелись две крайние тридцатьчетвёрки, потом следующие две по бокам от меня. Понятно, что следующая очередь — моя… Вася кричит: «Тимка, подымай пушку!». Я поднял пушку, он открыл люк, высунулся по пояс и попёр меня прямо к немцам! Я ещё подумал: «Ну вот надо же так…». Нехорошее про него подумал… А Вася тут стал вилять и петлять! Мы, как мыши, перед носом у котов перед немцами крутимся. Кричит мне: «Передавай по рации!». Я по пояс высунулся над бортом и передаю, что вижу. И вот что удивительно: немцы смотрят на нас, обречённых, и не стреляют! А расстояние до них всего сто-двести метров! Может быть, подумали, что мы сдаваться к ним едем…