Людмила Бояджиева - Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

— Нет, в корсете на китовом усе! — огрызнулась Анна. — И в шлеме из резины. — Она пересела подальше от шокированного кавалера, словно боясь замарать его костюм, и посмотрела с интересом: — Не пойму, Николай Степанович, вам Ундина нужна или светская курица? Хотите, покажу сейчас всем желающим «змейку»? Вы же знаете, я могу.

— Постойте… Что за чушь! Гордая женщина, моя царица — целомудренна и неприступна! Аристократки не плавают голыми! Не развлекает толпу акробатикой! — От волнения его высокий лоб покрылся крупными каплями пота. Губы дрожали. Казалось, еще мгновение — и он ударит ее.

— Прекрати рассуждать, как деревенский старик, — холодно остановила пыл жениха Анна. — Забыл, что на дворе двадцатый век? Женщины носят брюки и летают на аэропланах! Роденом восхищается весь мир!

Николай крепко сжал узкое запястье Анны.

— Не заговаривайте мне зубы эмансипацией. Говорите прямо: кто был у вас до меня? К таким распущенным девчонкам липнут почем зря!

— Да, я — приморская девчонка. И горжусь этим. Не понимаю только, почему вы выбрали именно меня? Вон сколько достойных дам загорают в полном облачении и никого не соблазняют ситцевым платьишком.

— Анна! — он вскочил, сжал кулаки, — довольно сказок. Вы должны наконец все мне рассказать!

— Может, хватит об этом? Нелепые разбирательства для нашего свободного века.

— Я хочу сделать вас своей женой! А моя жена — это хрустальная, незапятнанная дева!

— О, как вы меня бесите своими домостроевскими взглядами! — Она вскочила, стряхнув с юбки горсть плоских голышей, собранных, чтобы забрасывать стежками в тихую воду. Хотела убежать, но засмотрелась на игру дельфинов: — Смотри, дельфины! Они играют стайкой. Однажды я плавала с ними. А за мной наблюдал один человек… Один очень смешной человек… Очень-очень… — Она рванулась и побежала вдоль воды, увязая в гальке: — Не верь — все выдумала!

— Послушайте же, Анна! Это серьезно! Сейчас вы наконец дадите согласие стать моей женой, и мы вместе уедем в Париж. А в подарок к помолвке я написал посвященную вам пьесу. — Он достал папку с листками. — Вы себя здесь сразу узнаете.

Анна раскрыла листки и пробежала глазами список действующих лиц:

— Шут — это точно не для меня. Голубоглазый король… Ну, эту роль я найду кому поручить. А вот — Куртизанка! Меня описал? Не отпирайся, я твои игры давно раскусила. — Она легла на теплую гальку, раскинула руки, подняла глаза к небу: — Картина называется «Невинная куртизанка ждет очищения от грехов». Ты это ждал?

Он подошел к ней, заслонив косые лучи солнца:

— Прекрати беситься, скажи правду: да или нет? Только одно слово! Кто был твоим любовником?

— Да разве их перечислишь! — Она села, обхватила колени руками, вскинула ресницы с вызовом. — Волны целовали меня, на меня заглядывались загорелые моряки, меня ласкал соленый ветер, а море — о… разве мы с ним не были близки?

— Ты водишь меня за нос, чертовка, ведьма!

— Катись-ка лучше к невинным девочкам со своими соблазнительными куртизанками и пьесами! — Анна взметнула к небу странички пьесы, и ветер унес их в море. Словно белые розы, они качались на мелких волнах и, тяжелея, тонули.

В поезде, возвращаясь в Париж, Николай писал горячечно, опережая перестук колес и сердца:

Стихи назывались «Отказ» и завершались печальной зарисовкой оставленной на берегу «неневесты»:

Все же он понял эту бессильную муку взгляда Анны. Хотя и вообразить бы не смог ее на табурете под вбитым гвоздем и не знал, что горькая и совсем близкая дорога, предназначенная ему, недавно была пройдена ею.

Итак — снова Париж. И к чему он ему теперь? Жить незачем. Вдобавок — ни гроша. Все деньги, выданные матерью, истрачены на поездку в Севастополь. Последняя чашка кофе за столиком на бульваре и — вперед! Красивая смерть в пучине волн, о такой только можно мечтать. Он перегнулся через парапет, бросая чайкам в Сене остаток круассана. По бурой воде скользили трамвайчики, оставляя на поверхности бензиновые разводы. Нет, смерть в такой воде может устроить лишь клошара.