Ирина Булина - Одна зима моего детства

«17/I 1942 г. Сегодня Вера получила 2 кгр пшена, а днем за 2 пачки папирос и 75 гр хлеба выменяли около 1 кгр капусты и 5 шт<���ук> сол<���еных> помидор. <���…> Идет перерегистрация карточек. Надеемся, что после перерегистрации что-нибудь будут давать в магазинах.

18/I 1942 г. Сегодня объявили о новой выдаче крупы и сахара с 19/I. Писать трудно, т. к. опухла рука, по-видимому, застудил. На рынке купили 450 гр. хлеба за 180 руб. Второй день кушаем студень из костяного клея.

С горчицей и перцем есть можно, но едим только я и отец, остальные боятся.

Все надеются на прибавку с 21/I, хотя также надеялись и с 5 и с 10 и с 15, но безрезультатно.

Ежедневно по улицам вереницы гробов, а теперь даже валяются трупы, хотя и не так много.

19/I 1942 г. День прошел ничем не замечательный, за исключением того, что выдали на Ирину <���карточку> 75 гр сливочного масла.

20/I 42 г. Купили на рынке 250 гр льняного вареного масла за 100 руб.

С нетерпением ожидаем завтрашнего дня».

День 21 января действительно оказался знаменательным днем. Утро как будто не сулило ничего хорошего:

«21/I 42 г. Долгожданной прибавки сегодня не получили».

Но вот радостное продолжение записи, сделанное в конце дня:

«Вечером с удовольствием съел свои 50 гр масла с хлебом и почувствовал значительное оживление. Даже спать легли в 8 ч вечера вместо 6-ти. (Выдачу масла получили вечером)».

Трудно даже представить, какое это было счастье для исстрадавшихся и изголодавшихся людей: получить наконец по 50 гр масла, вкус которого уже успели забыть. Папа даже от такого ничтожного количества почувствовал прилив бодрости. Но по-настоящему счастливой оказалась одна случайная встреча, которая произошла на следующий день.

На Сытном рынке, пытаясь купить или выменять какие-нибудь продукты, мама встретила женщину, которую знала с давних лет, тоже колпинскую жительницу, — они учились в одной школе. Оказалось, что эта мамина знакомая была теперь в близких отношениях с офицером интендантской службы. Для нее это было просто спасением, ведь продовольственные запасы Ленинградского фронта находились в городе.

Не думаю, что эта женщина питалась теперь так же хорошо, как до войны, но уж точно не голодала. Зная, что моя мама в прежние годы одевалась модно и дорого, она предложила менять вещи на продукты только с ней.

И надо сказать, что она не жадничала и менялась по тогдашнему времени весьма щедро, а мама без сожаления расставалась со своими вещами, получая взамен для всех нас возможность выжить. Обмен теперь происходил не на рынке, а у нас дома, что было удобно нам и гораздо безопаснее для нее, учитывая то, откуда берутся эти продукты.

Из опасения, что дневник может попасть в чужие руки, соответствующие записи в нем сделаны очень конспиративно. Не указано ни имя этой женщины, ни откуда она взялась. Тем более ни слова о происхождении продуктов.

«22/I 42 г. Умер Виктор — мамин брат. Приходили Вера и Люся, просили помочь сделать гроб. Говорят, что умирает Вениамин. Его брат Александр на днях умер. Ходили с Верой на рынок, ничего не выменяли. <���…> Что будет дальше? Неожиданно вечером пришла женщина, и удалось обменять за 3 м<���е>т<���ра> шелкового полотна 1 кгр полубелой муки и 1 кгр гречи. Это уже 2–3 дня жизни».

Тогда мы еще не понимали, что с появлением этого источника дополнительного снабжения черта, за которой кончается жизнь, от нас немного отодвинулась.

А вокруг продолжалась все та же жизнь на грани смерти. Вера, теперь уже вдова Виктора, папиного дяди, через несколько месяцев после смерти мужа лишилась и дочери. Люсе было 14 лет. Люся пропала весной 1942 года. Ушла в булочную за хлебом и не вернулась. В их районе в этот день не было обстрелов. Мать ходила на ближайшие пункты по сбору трупов, но Люсю там не нашла. Поскольку тогда случаи людоедства и поедания трупов не были редкостью, предполагать можно самое страшное.

Еще несколько страничек из дневника:

«23/I 42 г. Обычный день. Холод, голод, темнота, ожидание выдач и вереница гробов.

24/I 42 г. Наконец прибавка. Рабочим — 400 гр хлеба, служащим — 300 гр и иждивенцам — 250 гр, и, кроме того, хлеб стал полубелый.

Привезли с Верой с завода немного дров. Мороз –34° и одновременно ледяной холод. Обменяли брусничный шерст<���яной> материал 4 м<���е>т<���ра> на 11/2 кгр крупы, 100 гр кофе и 100 гр шоколада».

Папа пишет «обменяли», не уточняя с кем и как. А это была все та же нечаянно встреченная колпинская знакомая. По-моему, ее звали Клавой. Ее младшая сестра (кажется, Зина) работала в офицерской столовой. После этого обмена мама была такой веселой, какой я ее уже много месяцев не видела. Ее совершенно не смущало то, что она отдала Клаве свое красивое, сшитое в модном ателье пальто, которое мне очень нравилось, и взяла у нее взамен какой-то старомодный черный плюшевый жакет на вате. Такие жакеты назывались салопами.