Ирина Булина - Одна зима моего детства

Конечно, хлеба — основы нашего тогдашнего рациона — было ничтожно мало. Да и то случались многодневные перебои:

«27/I 42 г. Начались перебои в снабжении хлебом из-за недостатка воды. Опять мороз.

28/I 42 г. Вера простояла в очереди с 5.30 утра до 23.00 вечера на морозе и хлеба не получила».

Не могу понять, как мама это выдерживала! И ведь не она одна — громадная очередь стояла на морозе восемнадцать часов кряду и не расходилась. А потом приходилось возвращаться домой ни с чем.

«29/I 42 г. Хлеба опять не получили. У знакомых заняли 800 гр. Завтра обещают достать по карточкам. Отец почти совсем поправился, но говорит плохо — не все слова произносит.

30/I 42 г. Наконец через знакомых получили хлеб. Мороз сегодня меньше, ок<���оло> 12°».

Конечно, «знакомые», которые дали хлеба взаймы и помогли отоварить хлебные карточки, это все те же Клава и ее сестра. Пока еще папа не верит, что наше продовольственное снабжение через Клаву станет довольно регулярным. Но она поддерживала нас все время, вплоть до дня эвакуации из Ленинграда.

Остался последний зимний месяц, и слабо забрезжил огонек надежды:

«1/II 42 г. Наконец февраль. Можно считать, что тяжелейшая зима (по холоду и голоду) перевалила на вторую половину. Сходили с Верой на рынок, сменяли вельветовое платье на 250 гр хлеба и 1 пачку папирос, для дальнейшего обмена. Меня все время гложет вопрос: проживем ли февраль. Особых улучшений с питанием не видно, кроме слухов.

2/II 42 г. Опять улыбнулось счастье. Удалось обменять мамино коричневое пальто и ручные часы Матвея на 3 кгр риса, 1 кгр хлеба, 200 гр масла и 100 гр шоколада и должны еще принести 11/2 кгр мяса. Опять подъем настроения. Вера получила по карточкам 600 гр пшена. Я принес с завода новую печь-времянку и ведро».

Конечно, хорошо, что печку удалось заменить, потому что прежняя, сделанная из тонкого железа, успела прогореть. Но вот второе ведро для воды было просто колоссальным благом. Ведь каждый поход за водой стоил громадных усилий. Два ведра как раз умещались на санках, так что, сходив один раз, можно было обеспечить семью водой на сутки. И не надо больше ковырять снег во дворе. Другая проблема — топливо. С этим завод помогал. Все, что можно было пустить на дрова без ущерба для производства, распиливали и раздавали сотрудникам.

«3/II 42 г. Ездили с Верой на завод за дровами. Мороз немного сильнее, ок<���оло> 15–16°. Очень тяжело ходить, хотя питаемся сравнительно прилично, но нет жиров.

4/II 42 г. Опять сходили с Верой за дровами. Привезли довольно полные саночки. Последние два дня начались опять арт<���иллерийские> обстрелы. <���…>

11/II 42 г. Сегодня особенный день. Новая прибавка хлеба. Рабочим — 500 г, служ<���ащим> 400 г, ижд<���ивенцам> 300 г. Кроме того, в столовой за суп стали вырезать 12,5 гр вместо 25 гр и за кашу 25 гр вместо 50 гр и суп стал значительно гуще».

За еду в заводской столовой тоже вырезали талоны из продовольственной карточки. Судя по тому, что вырезать талонов стали в два раза меньше, а порции сделались даже гуще, можно сделать вывод, что норма питания для работающих ленинградцев (по крайней мере, по крупам) удвоилась.

И снова радость:«12/II 42 г. С утра выдали в счет февраля (первый раз) крупу. Раб<���очим> — 500 гр, служ<���ащим> 375 гр, детям 300 гр и ижд<���ивенцам> 250 гр. Вера получила пшено — 1675 гр.

13/II 42 г. Сегодня объявили норму на сахар в счет февраля, но Вера еще не получила. <���…> Я через одну знакомую купил 345 гр шпика по 1600 р кгр. Трудно описать, с каким наслаждением мы его ели. Это кушанье, которое мы раньше не употребляли, оказывается, вкуснее любого торта».

Неудивительно, что скромный кусочек свиного шпика вызвал у нас такой восторг, ведь в нашем голодном рационе жиров катастрофически не хватало. Вот папа купил кусочек на вырученные за одежду деньги, а больше на такие покупки денег нет — в сберкассе нет, и зарплату не выдают. Хватило бы только денег отоварить карточки. Вся надежда на натуральный обмен, пока есть что менять.

«14/II 42 г. Сегодня выдали мясо. Наконец сегодня после долгого перерыва в ЖАКТе пошла вода. Обещают завтра дать свет.

На Вас<���ильевском> остр<���ове>, около нашего завода, был большой арт<���иллерийский> обстрел. <���…> много жертв».

Читая теперь отцовский дневник, я вижу, что в середине февраля 1942 года в жизни нашей семьи наметился перелом. Тогда нам самим это было еще мало заметно. Вокруг еще смерти и смерти — от голода и под снарядами, — а все-таки забрезжила слабая надежда выжить. Даже дедушка, на удивление всем, стал потихоньку поправляться.