Фернан Мейссонье - Речи палача

Это было быстро. Едва ли три секунды прошло с того момента, как он встал у подножия гильотины. Но все это ожидание, давящая на протяжении часа тишина оказали на меня такое действие, что в момент, когда нож упал, помнится, я вскрикнул: «Ах!» Да, когда он опрокинулся, я увидел, как он опрокинулся… увидел его голову меж двух опор, понял, что это будет его последняя секунда… Это как в фильме: боишься, потому что вовлечен в происходящее. Я увидел, как этот парень опрокинулся и нож упал: чак… И тут, помню, тут же «Ах!»… Я был так угнетен. Так и вскрикнул: «Ах!»… Это все-таки меня впечатлило! Правда. Да еще кровь… Потому что как только его опрокинули, через две секунды лезвие падает и струя крови брызжет сбоку, быстро, как два осколка, брошенных на три метра. Такой фонтан, пфффф… а потом еще маленькие-маленькие струйки из сонной артерии. Первый раз, второй… а потом не то чтобы привыкаешь, а просто когда ты в команде, у тебя четко определенная задача, и ты концентрируешься на работе, которую должен сделать. Признаться, почти из двух сотен казней, которые я наблюдал сначала как доброволец, затем как первый помощник, эта первая сильнее всего запечатлелась в памяти. Именно она впечатлила меня больше всего.

Потом я подошел к той группе лиц. Они все в той или иной мере были мертвенно-бледными. Кто-то сказал: «Я в первый раз вижу казнь, я немного догадывался, на что это похоже, и это не произвело на меня такого уж впечатления». Я не знаю, был ли он искренним, но сомневаюсь… Да, из всех этих людей, присутствующих на казнях, потом три четверти скажут: «Да это не так уж и впечатляюще». Может, из хвастовства они хотят убедить в том, что казнь не произвела на них впечатления, но притом спустя полчаса они все еще совершенно бледны.

Я читаю в их глазах, что впечатление было сильным. Я, как уже сказал, помню, в первый раз… От вида осужденного тем спокойным утром, в пении муэдзина… Это как свинцовые путы. Все на тебя давит. И потом это неожиданно. Мне было шестнадцать лет, я стоял там, совсем один… и вдруг рррразз!.. двери хлопают, парень кричит, молится вслух… потом он опрокидывается… и помню, что в ту секунду, когда голова упала, когда она упала… Ах!.. Сильное было впечатление. Так что я не думаю, что люди его не испытали. Или же это люди, которым плевать, у них нет никаких чувств, у них каменное сердце. Все-таки человек есть человек! Раз — и у него уже нет головы. Да уж, я был впечатлен. Я спрашивал у себя, о чем же он должен думать? Представить только, через несколько секунд, если Бог есть, так он через пару секунд будет с Богом! Пытаешься понять… через пару секунд… у него нет головы, он уже не живет! А я продолжаю жить. Вот и задаешься вопросами…

Старший охранник принес кофе и бутылку рома. Ну все и выпили два или три стаканчика рома! [12] Я не пью и никогда не пил ни вина, ни пива, ни шампанского или других алкогольных напитков. Я пью только воду. В некоторых очень редких ситуациях, случается, я пью немного рома. Может, бессознательно, чтобы вспомнить о моем былом занятии… — Примеч. Фернана Мейссонье. Отец подзывает меня и спрашивает о моих впечатлениях. Я отвечаю, что впечатление было сильным, но все в порядке. Тогда он мне говорит: «Если ты хочешь однажды стать экзекутором, начни прямо сейчас с того, чтобы выучить наизусть сборку и разборку гильотины». Именно это я и сделал потом. Одно замечание: поскольку с 1939 года казни проводятся внутри тюрьмы, гильотина устанавливается накануне, к девятнадцати часам, когда все заключенные возвращаются в свои камеры. Через тридцать пять минут после казни, к шести часам, гильотина была вымыта, разобрана и сложена в грузовик, который стоял перед воротами тюрьмы.

И вот мы сидим в баре на углу с друзьями, хорошенько перекусываем в начале дня, каждый говорит о своих впечатлениях. Помню, я не говорил ничего, я слушал. Я все еще находился под впечатлением. Вечером мы вернулись в город Алжир и наша жизнь продолжалась как ни в чем не бывало. С тех пор я был добровольцем. Я помогал тут и там, на сборке, разборке и подобных вещах. Не с первого, но с третьего, четвертого раза; привязать осужденного… — всего понемногу. Так вот постепенно я вошел в команду. Помощников было достаточно, я не мог занять место помощника. Я ждал назначения десять лет — с июля 1947 по июль 1957. Мой отец, в свое время, ждал пятнадцать лет — с 1928 по 1943.

Теперь, если вы хотите узнать, каким образом Рош оказался моим крестным, то дело в том, что, когда я родился в 1931, мой отец был с мим знаком уже много лет. Господин Рош имел виллу на улице Блеза Паскаля, рядом с моим дядей Маскаро. Именно так мой отец с ним познакомился. В лицо он знал его и до 1927. До того как поступить в бригаду Роша, отец работал контролером в компании Lebon. Lebon в Алжире — это как EDF [13] «Электричество Франции». — Примеч. перев. во Франции. Вообще-то отец пошел посмотреть рта казнь со своим другом. Тогда казни вершились публично. Этот друг занимался перевозкой гильотины. Однажды он сказал отцу: «Завтра будет казнь. Не мог бы ты помочь мне с перевозкой гильотины?» Мой отец согласился. Итак, друг попросил отца прийти помочь. Так он завязал контакт с папашей Рошем. А потом, понемногу, по капельке, он приходил помогать там и сям. Рош заметил его. «А! ты работаешь с электричеством? Морис, а ты мог бы посмотреть мою электропроводку?» И так отец занимался всем электрохозяйством папаши Роша. Да, именно отец выполнял все работы по электрике. Папаша Рош решил, что отец славный малый, и они поладили. Они подружились в 1928 году. С того времени отец часто ходил к папаше Рошу. «Морис, ты не мог бы сделать то или это?» Например, поскольку у отца был прекрасный почерк, он писал все официальные запросы, которые только Рошу требовались.