Фернан Мейссонье - Речи палача

В баре 14 июля мы вывешивали гербы, флаги. В ходе войны, в 1941 году, мой отец повесил нашивки моего дяди: «Французская республика». А в 41 нужно было вешать «Французское государство». Так нет! мой отец захотел повесить «Французскую республику». Ему сказали: «Смотри, Морис, ты рискуешь нажить неприятности со всеми твоими вывесками на 14 июля». Но он — пффф… теперь уж не будем перекрашивать, а! И он взял на себя риск.

В то время было запрещено продавать алкоголь мусульманам. Однажды отец отказался обслужить одного мусульманина, у которого был значок в виде секиры. Ну и этот тип нанес ему удар скальпелем, который полностью открыл ему левую сторону лица, от виска до шеи. Через щеку можно было видеть зубы. Потом левая сторона лица была у него немного подтянута шрамом. И именно там, в кафе-ресторане, депутаты-коммунисты, сидевшие в карцере в тюрьме Maison carree, в пятнадцати километрах от Алжира, отпраздновали свое освобождение после высадки американцев в 1942 году. Да, по выходу их из тюрьмы, из Maison carree, центральной тюрьмы, они устроили свою первую попойку. Он был другом депутатов-коммунистов. Помню, была сделана фотография: Франсуа Бийу, произносящий речь перед друзьями. Было семьдесят человек. Коммунистов в бар-ресторан пригласили люди из еврейских кругов Алжира, державшие торговые заведения. Они были знакомы с моим отцом. Он одолжил у пожарных большую печь для жарки, и шеф-повар приготовил фаршированного жареного поросенка. А ведь евреи не едят свинины. Видимо, это были свободомыслящие евреи. Я был ребенком, и с друзьями мы изготовили красные флаги с серпом и молотом и с ними маршировали по улице.

Потом, когда он мог бы этим воспользоваться — сразу после войны коммунисты были у власти и он бы мог получить протекцию, — мой отец просто сжег мосты. В Алжире уже начинались проблемы. Коммунисты подталкивали арабов к революции, а отцу это было противно. Он тут же перестал вмешиваться в политику. Комиссары полиции, которые скорее склонялись к правым, сказали ему: «Морис, ты не видишь, что коммунисты сейчас — просто катастрофа. Они еще нам разожгут огонь в Алжире!» Это верно, можно сказать, что коммунисты настроили арабов против Франции. В музее [16] В 1990 г. Фернан Мейссонье открыл в Фонтэн-де-Воклюз музей Правосудия и наказаний. Этот музей сейчас закрыт. я выставил фотографии, на которых есть все основные комиссары полиции — Казернак, Демарши, Форсиоли, Бюилс и другие… да, все комиссары, которые в то время управляли полицией Алжира и приходили в бар. Они приветствовали отца. Они знали, что он экзекутор и где находится его бар. Такой-то хотел увидеть казнь: «Морис, я могу прийти?» И мой отец их брал посмотреть. Таким образом завязывались связи. Если у кого-то из друзей были проблемы с полицией, отец все улаживал.

Думаю, именно из-за своих необычных функций отец мог общаться как с политиками, так и с полицейскими. А также с еврейскими кругами Алжира, некоторыми высокими чиновниками и, разумеется, судьями и полицией. Высокопоставленными людьми, ничего не скажешь. У него были друзья в противостоящих лагерях. На пирушках можно было увидеть как комиссара полиции, так и хозяина борделя. Все играли по правилам и уважали друг друга. В первую голову журналисты. Вот почему я был очень удивлен тем, что во Франции все было наоборот. Я думаю, это связано с менталитетом французов, Ну и, разумеется, журналистов метрополии. Нужно сказать, что отец очень любил окружать себя друзьями.

Вот так мы вели довольно легкую и приятную жизнь. Ничего удивительного в том, что я тоже захотел стать экзекутором, как и мой отец. Любому человеку нравится, когда его уважают. И вот мало-помалу я рос и видел, как депутаты или комиссары полиции приходили к отцу, здоровались с ним, говорили: «Морис, если тебе что-то надо, не стесняйся у нас спросить», — это наводило на определенные мысли. Это было интересное положение. К тому же были командировки, путешествия. В итоге я попросил отца о работе рядом с ним. Оказаться в двадцать лет вот с такой вот, можно сказать, пожизненной пенсией за работу, которая в обычное время состояла в двух или трех казнях в год — если все подсчитать, получится три часа работы в год, — это, разумеется, интересно. Именно по этой причине были сотни прошений от желающих занять это место. Да, прокурор сказал моему отцу, что у него почти триста прошений от желающих, ждущих возможности занять это место.