Владимир Лавриненков - «Сокол-1»

Идем, разговариваем, поглядываем на солнце, любуясь красочным восходом. Вдруг кто-то крикнул:

— Братцы, «мессеры»!

— Где?!

— Смотрите назад.

— Точно, они гады. К самолетам!

Помчались во весь дух, и уже на бегу я увидел, что винт моего истребителя вращается — Моисеев прогревает мотор. Ну и молодчина!

С ходу занимаю место в кабине, даю газ — мотор работает как часы. Взлетаю, устремляюсь навстречу «мессерам». За мной попытался взлететь старший лейтенант Сидоров, но сразу ему это не удалось: мотор был слабо прогрет, не потянул.

Я оказался один против трех. С ходу вступаю в бой. И уже через минуту первый подбитый враг идет к земле, на вынужденную. Но два других рвутся к нашему аэродрому. Я понимаю их замысел — проштурмовать стоянку, вывести из строя наши самолеты. Взглянул вниз — там мечутся летчики, техники, некоторые машины, очень медленно разбегаясь, пытаются стартовать. Надо во что бы то ни стало помешать фашистам. Настигаю одного, уже начавшего пикировать на аэродром, подхожу поближе сзади, открываю огонь. Вражеский летчик оказался опытным. Он чуть уклонился в сторону — и моя трасса прошла мимо. Но и его снаряды легли в сторонке от стоянки, посыпались на летную столовую, там «взорвался» кухонный котел.

«Ну, погоди! — скрипнул я зубами. — Не уйдешь!». Немец, выходя из пикирования, снова попытался увернуться от моих очередей, но я учел это, взял нужное упреждение и теперь не промахнулся. Вздыбившись, как от столкновения с невидимой преградой, «крестоносец» стал падать вниз. Я тут же устремился за третьим, последним истребителем. Но его уже преследовал старший лейтенант Сидоров. Фашист уходил в сторону солнца и, сраженный метким огнем, казалось, сгорел в его ярких лучах.

Небо над аэродромом снова чистое. Иду на посадку. На стоянке — толпа. Все обступили взятого в плен фашистского летчика. Это был высокий, рыжий, щеголевато одетый офицер.

Разговор получался с трудом: за переводчика был Даня Кацен, кое-как владевший немецким. Но все же нам удалось выяснить, что пленный имел на своем счету до сорока сбитых самолетов. Правда, большинство — над европейскими странами.

Из показаний пленного летчика стало известно, что на аэродроме Гумрак базируется полк Ю-87 под командованием «старого знакомого» Шестакова еще по испанским боям Курта Ренера, чудом унесшего ноги из-под Одессы.

Всем полком идем на Гумрак. Перед вылетом Шестаков подозвал меня.

— Лавриненков, вот и пригодилось ваше знание здешних мест. Поведете шестерку прикрытия ударной группы. Вам не нужно следить за ориентирами, лучше будете следить за «мессерами». В Гумраке, кроме полка Ю-87, есть Ю-52, «Дорнье-215», «Хейнкели-111». Наша задача — уничтожить как можно больше самолетов.

Гумрак — мой давний аэродром. Я знал его до мельчайших подробностей. Когда-то приветливо встречал меня из полета, подстилал под колеса моей машины мягкий ковер зеленого летного поля.

Но сейчас он ощетинился интенсивным огнем, сквозь который мы пробивались с большим трудом.

Ударная группа свое сделала: после нескольких заходов на земле запылали более десяти вражеских машин.

Мы не подпустили к своим товарищам ни одного «мессершмитта». Но и сбить в воздухе ни одного из них нам не удалось. Расстроенные этим, вернулись домой. Шестаков, заметив наше огорчение, ободрил:

— Свою задачу вы выполнили блестяще, полностью развязали нам руки. И за это — командирское спасибо!

Сталинградская битва закончилась сокрушительным разгромом фашистских полчищ. Ее эхо прокатилось по всему земному шару, вселив в сердца людей веру в неизбежный крах ненавистного всему миру гитлеровского фашизма.

Фронтовые дороги повели нас дальше — мы перелетели в Котельниково. И здесь случилось то, чего мы меньше всего ожидали.

Вот строки из боевого донесения:

«10 января 1943 года восьмерка Як-1 под командованием Шестакова вылетела на прикрытие своих войск. Выполняя задание, встретили «юнкерсов» и атаковали их всей группой. В погоне за противником участники вылета потеряли своего ведущего — подполковника Шестакова. Возвратившиеся домой летчики не могли объяснить, куда девался ведущий.

Между тем, Шестаков, оставшись один, вступил в схватку с тремя Ме-109, в которой его самолет был подожжен…»

В том полете были Ковачевич, Костырко, Дранищев и еще четыре летчика. По их рассказам, каждый из них был занят преследованием противника, и никто не видел, куда девался Шестаков.

Ничего подобного в полку никогда не случалось. Никто не хотел верить, что командир погиб, но его не было, и уже одного этого было достаточно, чтобы у нас опустились руки.