Владимир Лавриненков: Шпага чести

— Господа! К сожалению, немцы не войдут в Москву так скоро, как мы рассчитывали. Я собрал вас, чтобы объявить: посольство уезжает во Францию.

Гастон Бержери — посол прогитлеровского вишистского правительства — испытующим взглядом обвел присутствующих и поднял глаза к окну, за которым плавали блеклые, осеннего цвета аэростаты, ставшие главной приметой военного московского неба.

— Когда отъезд? — спросил секретарь, отличавшийся особой вышколенностью и пунктуальностью.

— Через три дня! — отрубил Бержери.

— Господин посол, — подал голос военно-воздушный атташе полковник Лиге, — за столь короткое время мы не сумеем свернуть все наши дела с советским правительством.

— С сегодняшнего дня у нас нет никаких дел с этим правительством! — последовал жесткий, категоричный ответ.

Сотрудники посольства молча разошлись и приступили к сборам.

В душевном смятении покинул кабинет посла полковник Лиге. Воспитанник высшей военной школы, патриот своей родины, он внутренне никак не мог смириться с политикой правительства Петена, продавшего Гитлеру Францию за право обосноваться и владычествовать в ее южном городке Виши. Именно отсюда распространялись теперь профашистские зловонные идеи, которые с возмущением отвергал каждый честный француз. «Поражение мая — июня 1940 года, — писалось в одной из брошюр, изданных в Виши, — было крушением режима… Франция ждет нового режима, и, как это бывает после каждого большого поворота, мы, естественно, склоняемся к тому, чтобы учредить у нас режим, аналогичный существующему у наших победителей».

«Режим, аналогичный существующему у наших победителей». «К сожалению, немцы не войдут в Москву так скоро…» В одну дуду, как говорят русские, дудят Петен и Бержери, подыгрывая оккупантам.

Лиге — офицер генерального штаба. Ему известны подробности позорной капитуляции французских правителей. Большего оскорбления его гордая, свободолюбивая отчизна не знала за всю свою историю. Напрашивается экскурс в прошлое. 11 ноября 1918 года французский маршал Фош прибыл в Компьенский лес и в белом салон-вагоне продиктовал условия перемирия побежденной Германии. А 22 июня 1940 года в том же лесу и в том же салон-вагоне, изъятом по приказу Гитлера из музея, был подписан документ, повергший Францию на колени.

На церемонии подписания присутствовал сам фюрер. Логика у нацистов садистская: унижать — так до конца.

Петен ежедневно перечисляет на содержание германских войск 400 миллионов франков и при этом именует себя: «Мы, маршал Франции, глава французского государства…»

Офицер генерального штаба Лиге знал и другое: на его родине ширится, набирает силу движение Сопротивления, а за ее пределами действует патриотическая организация «Свободная Франция». Возглавляет ее эмигрировавший в Англию генерал де Голль. Премьер Великобритании Черчилль разрешил ему формировать французские вооруженные силы из числа добровольцев.

Логика генштабиста и сердце патриота подсказывали: судьба Франции не определилась в Компьенском лесу, ее окончательное решение — впереди.

Сейчас бы иметь Лиге надежного человека, чтобы излить душу, посоветоваться. Но рядом нет никого, кому можно довериться.

«Путь из Москвы в Виши — кружный, длинный: через Стамбул. Времени для размышлений достаточно. Нет, после вылета будет поздно. Что-то предпринять, прийти к какому-то выводу нужно здесь, в Москве».

Через три дня персонал вишистского посольства спешно грузился в самолет, экипаж которого хлопотливо разогревал моторы.

Бержери приказал секретарю проверить, все ли на борту.

— Все, за исключением полковника Лиге, — доложил тот.

У Бержери удивленно поднялись брови.

— Вот, — протянул секретарь копию радиограммы.

«Лондон. Командующему ВВС «Свободной Франции» Валену. Из Москвы следую к вам. Полковник Лиге».

— Мерзавец! — процедил бывший посол.

Поступок Лиге был ему непонятен. Вопрос о судьбах Франции для Бержери не существовал. Он без оглядки следовал за Петеном, готовый ринуться за маршалом-изменником хоть в омут. Понять Лиге — выше его сил.

В Лондоне полковника встретили как крайне нужного человека, прекрасно осведомленного о положении на советско-германском фронте и хорошо знающего настроения русских, чему он в немалой степени обрадовался. Однако, хоть Марсель Вален и Шарль де Голль и помнили его как высококвалифицированного военно-воздушного атташе при посольстве в Москве, это еще не могло быть основанием для полного доверия ему в данной ситуации. Все прояснилось для Лиге после встречи с Альберо Мирле — старым добрым знакомым, который еще в 1940 году присоединился к «Свободной Франции».