Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Однако 2 октября руководство объединения и худсовет «Мос­фильма» отклонили кандидатуру Высоцкого. Отклонили, несмотря на аргументированные выступления в пользу Высоцкого уже тогда известных и авторитетных режиссеров С.Кулиша и В.Мотыля. Сек­ретарь Союза кинематографистов В.Санаев гневно заявил: «Мы это­го подзаборного певца будем снимать в роли Героя Советского Сою­за?! Да вы что, с ума сошли?! Только через мой труп в этом филь­ме будет играть Высоцкий! Надо будет, мы и до ЦК дойдем!» Но в ЦК идти не пришлось, так как и на «Мосфильме» сторонников Вы­соцкого не нашлось. Особенно против участия в фильме выступали представители КГБ, курирующие и консультирующие фильм: «этот «полушпана-полуартист», выступающий на каких-то подпольных вечерах, не достоин играть советского разведчика...», «...советского разведчика, чекиста будет играть алкоголик, человек, скомпромети­ровавший себя аморальным поведением, бросивший двух детей?! Позвольте! Надо ведь когда-то и отвечать за свои поступки...». За­меститель председателя КГБ СССР Филипп Бобков, курировавший идеологическое направление в своем ведомстве, пообещал страш­ную экзекуцию Романову и Баскакову: «Я головы поотрываю руко­водителям Госкино, если они утвердят кандидатуру Высоцкого».

Г.Полока решил отказаться от картины, но Высоцкий удержал его:

— У тебя и так «Интервенция» за плечами, после этого от­каза они вообще тебе не дадут работать. Бирюкова будет играть Жора Юматов и сделает это хорошо.

Так и случилось...

Для фильма Высоцкий написал несколько песен: « Бросьте скуку, как корку арбузную...», романс — «Она была чиста, как снег зимой...» и танго — «Как счастье зыбко...». Первая песня в фильм не вошла.

Еще не раз, вопреки здравому смыслу и художественному вку­су, отличной пробе, желанию режиссера снимать Высоцкого, ему будет запрещено сниматься чиновниками от искусства. Его актер­ские пробы превращались в унизительную процедуру, сопровож­давшуюся мелочным надзором, вкусовыми придирками и необъяс­нимыми запретами. Актеры, которые сыграли вместо него, — очень талантливые и в большинстве случаев справлялись с отнятой у Вы­соцкого ролью. Но горечь несправедливости оставалась надолго в его душе...

Нелюбовь официальных властей с лихвой компенсировалась любовью благодарных слушателей, понимающих песни Высоцкого. В этом году ему вновь, как в 67-м, дарят хоккейные клюшки — «Вла­димиру Высоцкому с любовью от чемпионов мира и Европы» — с автографами выдающихся хоккеистов. Сомнительно, чтобы такой сувенир мог оказаться у идеолога от КГБ Филиппа Бобкова.

26 сентября Высоцкий играет Галилея, а в начале ноября но­вый уход «в пике» с попаданием в люблинскую больницу, где глав­ным врачом — Антонина Ивановна Воздвиженская, которая уже не­сколько раз «пользовала» Высоцкого. А ведь только три месяца на­зад, едва не отдав богу душу, он зарекался держать себя в руках. На этот раз Высоцкого из больницы забрал Любимов — приехали нем­цы, желающие видеть на «Таганке» «Галилея» с Высоцким. Любимо­ву наивно грезились гастроли в Германии. Высоцкий сильно отыг­рал, немцы предложили гастроли, но... грезы Любимова реализуют­ся лишь в феврале 1978 года.

Эти годы — 68 и 69-й — были для Высоцкого сложными во всех отношениях. Может быть, самыми драматическими в жизни. На­падки в печати, дважды увольнение из театра, запрет спектаклей и перспектива закрытия театра вообще, неопределенные отношения с Мариной, ограничения со стороны Людмилы на встречи с сы­новьями; несколько больниц, которых он панически боялся... Он жил эти годы в постоянном напряжении, в состоянии загнанности и затравленности того волка, о котором пел в своей «Охоте...». Ему очень нужна была поддержка и помощь. Он рвался к другу в Мага­дан, он пытался как-то уладить отношения с Людмилой, ему нуж­на была Марина... А он был одинок. Очевидно, родные и друзья не могли или не хотели его понять.

В.Высоцкий: «Ведь я всегда был окружен друзьями, казалось... а позвонить даже некому, с кем можно было бы поговорить просто по-человечески, безо всяких».

У Людмилы Абрамовой иной взгляд на это время: «Период 68, 69, 70-го годов — это годы, когда у него было равновесие. Равнове­сие естественного, здорового, высокого честолюбия со своими воз­можностями и с миром. Была большая, необыкновенная любовь, были друзья, было взаимопонимание с Любимовым... В это время ему меньше всего нужна была какая-то поддержка. Когда мы расхо­дились, я Володе, как опора, как поддерживающее начало, была уже не нужна. Он твердейшим образом стоял уже на ногах».