несколько сведений, относящихся к этому периоду,
и вообще о раннем развитии его самостоятельного
и твердого характера. В это время я, окончивши маги
стерский экзамен в Московском университете, служил
учителем и надзирателем в Университетском благород
ном пансионе, для поступления в который бабушка
М. Ю. Лермонтова Елизавета Алексеевна Арсеньева
привезла его в Москву. Осенью 1826 года я, по рекомен
дации Елизаветы Петровны Мещериновой, близкого
друга и, кажется, дальней родственницы Арсеньевой,
приглашен был давать уроки и мне же поручено было
пригласить других учителей двенадцатилетнему ее
внуку 1. Этим не ограничивалась доверенность почтен
ной старушки; она на меня же возложила обязанность
следить за учением юноши, когда он поступил через год
прямо в четвертый класс Университетского пансиона
полупансионером, ибо нежно и страстно любившая сво
его внука бабушка ни за что не хотела с ним надолго
расставаться. От нее же узнал я и главные обстоятель
ства ее жизни. Она вышла замуж по страсти и недолго
пользовалась супружеским счастьем; недолго муж ее
разделял с ней заботы о дочери, еще более скрепившей
узы их брака. Он умер скоропостижно среди семейного
бала или маскарада. Елизавета Алексеевна, оставшись
вдовой, лелеяла дочь свою с примерною материнскою
нежностью, какую, можно сказать, описал автор «Notre-
Dame de Paris» * в героине своего романа. Дочь под-
* «Собор Парижской богоматери» ( фр. ) .
76

росла и также по страсти вышла замуж за майора Лер
монтова. Но, видно, суждено было угаснуть этой жен
ской отрасли почтенного рода Столыпиных. Елизавета
Алексеевна столь же мало утешалась семейной жизнью
дочери и едва ли вообще была довольна ее выбором.
Муж любит жену здоровую, а дочь Елизаветы Алек
сеевны, родивши сына Михайлу, впала в изнуритель
ную чахотку и скончалась. Для Елизаветы Алексеевны
повторилась новая задача судьбы в гораздо труднейшей
форме. Вместо дочери она, уже истощенная болезнями,
приняла на себя обязанность воспитывать внука, свою
последнюю надежду. Рассказывала она, что отец Лер
монтова покушался взять к себе младенца, но усилия
его были побеждены твердою решимостью тещи. Впро
чем, Миша не понимал противоборства между бабуш
кой и отцом, который лишь по временам приезжал
в Москву с своими сестрами, взрослыми девицами,
и только в праздничные дни брал к себе сына. В доме
Елизаветы Алексеевны все было рассчитано для пользы
и удовольствия ее внука. Круг ее ограничивался пре
имущественно одними родственниками *, и если в день
именин или рождения Миши собиралось веселое обще
ство, то хозяйка хранила грустную задумчивость и лю
била говорить лишь о своем Мише, радовалась лишь
его успехами. И было чем радоваться. Миша учился
прекрасно, вел себя благородно, особенные успехи ока
зывал в русской словесности. Первым его стихотворным
опытом был перевод Шиллеровой «Перчатки» 2, к сожа
лению, утратившийся. Каким образом запало в душу
поэта приписанное ему честолюбие, будто бы его грыз
шее; почему он мог считать себя дворянином незнатно
го п р о и с х о ж д е н и я , — ни достаточного повода и ни
малейшего признака к тому не было. В наружности Лер
монтова также не было ничего карикатурного 3. Воспо
минанье о личностях обыкновенно для нас сливается
в каком-либо обстоятельстве. Как теперь смотрю я на
милого моего питомца, отличившегося на пансионском
акте, кажется, 1829 года. Среди блестящего собрания
он прекрасно произнес стихи Жуковского к Морю и за
служил громкие рукоплесканья. Он и прекрасно рисо-
* К ней ездил старик Анненков, Вадковские, Мещериновы, из
редка Столыпины, подолгу гащивал приезжавший с Кавказа Павел
Петрович Шан-Гирей, женатый на племяннице Е. А. Арсеньевой, осо
бенно пленявшей Мишу своими рассказами. ( Примеч. А. З. Зиновьева. )
77
вал, любил фехтованье, верховую езду, танцы, и ничего
в нем не было неуклюжего: это был коренастый
юноша, обещавший сильного и крепкого мужа в зрелых
летах 4.
В начале 1830 года я оставил Москву, раза два пи
сала мне о нем его бабушка; этим ограничились мои
сношенья, а вскоре русский наставник Миши должен
Читать дальше