Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

посвящалось, а также где и когда было читано и покры­

то рукоплесканиями, я еще не добрался, и мне оно

в печати нигде не попадалось.

На портрете поэт изображен в красном лейб-гусар­

ском мундире в возрасте, когда ему было не более два­

дцати лет, с едва пробивающимися усиками. Я показы­

вал портрет многим лицам, лично знавшим поэта, и они

все говорили, что Михаил Юрьевич изображен на порт­

рете, как живой, в то время когда он только что был про­

изведен в офицеры. Вышина портрета семь вершков,

ширина 51/2 вершка 13. Года с два тому назад в Пензе

в губернском статистическом комитете я видел пре­

красный рисунок акварелью Михаила Юрьевича «Ма­

скарад», вышиною около шести-семи вершков и шири­

ною около пяти, и в такой же точно рамке за стеклом,

как и портрет 14. Тут же были две старинные прекрас­

ные фарфоровые вазы, прежде принадлежавшие поэту.

Эти вещи, как мне сообщили, принесены в дар буду­

щему пензенскому музею П. Н. Журавлевым. Кроме

того, как мне передавала сестра Журавлева еще в 1884

году, ее братом подарены или проданы, с точностью не

упомню, любителю редкостей В. С. Турнер, живущему

в настоящее время в Пензе, эполеты Михаила Юрьеви­

ча, которые были на нем во время несчастной дуэли

с Мартыновым 15. Они у него, как у большого любителя

редкостей, вероятно, целы и по сие время.

A. H. КОРСАКОВ

ЗАМЕТКА О ЛЕРМОНТОВЕ

Кстати, о детских годах М. Ю. Лермонтова.

Автор вышеназванной статьи 1, любопытствуя об

этом периоде жизни незабвенного поэта, обращался

с расспросами об этом к какому-то старику капитану,

в молодости бывшему в доме Е. А. Арсеньевой.

— Знавали Лермонтова? — спрашивал он у капи­

тана.

— П о м н ю - с , — отвечал последний.

— А в доме его бабушки бывали в Тарханах, когда

поэт еще был мальчиком?

— Бывал, и даже не однажды-с. Быв еще молодым

офицером, лет двадцати пяти, в сообществе своих това­

рищей время там препровождал...

— Значит, Лермонтова знавали еще с детства?

— Видал-с... но мало внимания обращал. Больше

игра в карты нас занимала. Старуха Арсеньева была

хлебосольная, добрая. Рота наша стояла недалеко, я и

бывал-с. Помню, как и учить его начинали. От азбуки

отбивался. Вообще был баловень; здоровьем золотуш­

ный, жидкий мальчик; нянькам много от капризов его

доставалось... Неженка, известно-с...

Больше этого ничего автор не узнал от капитана.

Пополню этот пробел слышанным мною лет тридцать

тому назад и в то же время записанным рассказом

двоюродного брата Лермонтова М. А. Пожогина-Отраш-

кевича 2, который по шестому году был взят в дом

Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, где он и провел

несколько лет вместе с ее внуком. Не ручаюсь за досто­

верность рассказанного, но Пожогин-Отрашкевич уве­

рял меня, что он передает только то, что резко запе­

чатлелось у него в памяти и чего почти сорок лет жизни

69

не могли унести из нее; все остальное, что смутно и не­

ясно удержала память, он оставляет в стороне.

По словам его, когда Миша Лермонтов стал подра­

стать, то Е. А. Арсеньева взяла к себе в дом для со­

вместного с ним воспитания маленького сына одного из

своих соседей — Д<���авыдова> 3, а скоро после того

и его, Пожогина. Все три мальчика были одних лет: им

было по шестому году. Они вместе росли и вместе нача­

ли учиться азбуке. Первым учителем их, а вместе с тем

и дядькою, был старик француз Жако 4. После он был

заменен другим учителем, также французом, вызван­

ным из П е т е р б у р г а , — Капэ. Лермонтов в эту пору был

ребенком слабого здоровья, что, впрочем, не мешало

ему быть бойким, резвым и шаловливым. Учился он,

вопреки словам чембарского капитана, прилежно, имел

особенную способность и охоту к рисованию, но не лю­

бил сидеть за уроками музыки. В нем обнаруживался

нрав добрый, чувствительный, с товарищами детства

был обязателен и услужлив, но вместе с этими каче­

ствами в нем особенно выказывалась настойчивость.

Капэ имел странность: он любил жаркое из молодых

галчат и старался приучить к этому лакомству своих

воспитанников. Несмотря на уверения Капэ, что галчата

вещь превкусная, Лермонтов, назвав этот новый род

дичи падалью, остался непоколебим в своем отказе по­