был признать бывшего ученика своим учителем. Лер
монтов всегда был благодарен своей бабушке за ее за
ботливость, и Елизавета Алексеевна ничего не жалела,
чтобы он имел хороших руководителей. Он всегда яв
лялся в пансионе в сопровождении гувернера, которые,
однако, нередко сменялись. Помню, что Миша особенно
уважал бывшего при нем француза Жандро, капитана
наполеоновской гвардии 5, человека очень почтенного,
умершего в доме Арсеньевой и оплаканного ее внуком.
Менее ладил он с весьма ученым евреем Леви, засту
пившим место Жандро 6, и скоро научился по-англий
ски у нового гувернера Винсона, который впоследствии
жил в доме знаменитого министра просвещения гр.
С. С. Уварова. Наконец, и дома, и в Унив. пансионе,
и в университете, и в юнкерской школе Лермонтов был,
несомненно, между лучшими людьми. Что же значит
приписываемое ему честолюбие выбраться в люди? Где
привился недуг этот поэту? Неужели в то время, когда
он мог сознавать свое высокое призвание... и его славою
дорожило избранное общество и целое отечество? Пе
риод своего броженья, наступивший для него при пере
ходе в военную школу и службу, он слегка бравировал
в стихотворении на стр. 194-й первого тома, написан
ном, разумеется, в духе молодечества:
Он лень в закон себе поставил,
Домой с дежурства уезжал,
Хотя и дома был без дела;
Порою рассуждал он смело,
Но чаще он не рассуждал.
Разгульной жизни отпечаток
Иные замечали в нем;
Печалей будущих задаток
Хранил он в сердце молодом;
Его покоя не смущало
Что не касалось до него,
Насмешек гибельное жало
Броню железную встречало
Над самолюбием его.
Слова он весил осторожно,
И опрометчив был в делах;
78
Порою, трезвый — врал безбожно,
И молчалив был на пирах.
Характер вовсе бесполезный
И для друзей и для врагов...
Увы! читатель мой любезный,
Что делать мне — он был таков! 7
М<���ихаил> Н<���иколаевич? Ш<���уби>н, один из умных,
просвещенных и благороднейших товарищей Лермон
това по Университетскому пансиону 8 и по юнкерской
школе, не оправдывая это переходное настроение, кото
рое поддерживалось, может быть, вследствие укоренив
шихся обычаев, утверждает, что Лермонтов был любим
и уважаем своими товарищами 9.

Д. А. МИЛЮТИН
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
Заведение это пользовалось в то время прекрасною
репутацией и особыми преимуществами. Оно помеща
лось на Тверской 1 и занимало все пространство между
двумя Газетными переулками (старым и новым, ныне
Долгоруковским), в виде большого каре, с внутренним
двором и садом. Пансион назывался Университетским
только потому, что в двух старших классах, V и VI,
преподавали большею частью университетские профес
сора; но заведение это имело отдельный законченный
курс и выпускало воспитанников с правами на четыр
надцатый, двенадцатый и десятый классы по чинопроиз
водству 2. Учебный курс был общеобразовательный, но
значительно превышал уровень гимназического. Так,
в него входили некоторые части высшей математики
(аналитическая геометрия, начала дифференциального
и интегрального исчисления, механика), естественная
история, римское право, русские государственные
и гражданские законы, римские древности, эстетика...
Из древних языков преподавался один латинский; но
несколько позже, уже в бытность мою в пансионе,
по настоянию министра Уварова введен был и греческий.
Наконец, в учебный план пансиона входил даже курс
«военных наук»! Это был весьма странный, уродливый
набор отрывочных сведений из всех военных наук, про
ходимый в пределах одного часа в неделю в течение
одного учебного года. Такой энциклопедический харак
тер курса, конечно, не выдерживает строгой критики
с нынешней точки зрения педагогики; но в те времена,
когда гимназии у нас были в самом жалком положении,
Московский университетский пансион вполне удовлет
ворял требования общества и стоял наравне с Царско-
80
сельским лицеем. При бывшем директоре Прокоповиче-
Антонском и инспекторе — проф. Павлове он был
в самом блестящем состоянии. В мое время директором
был Курбатов, а инспектором — Иван Аркадьевич Свет
Читать дальше