Критические опоздания, упрямство и жестокость к осени 1932 г. завели самого Сталина в политический тупик. Ни одно решение уже не могло быть хорошим. Урожай 1932 г. в разрушенной деревне оказался еще более низким, чем плохой урожай 1931 г. При этом индустриализация развивалась полным ходом, а внешний долг СССР за закупки оборудования и сырья для промышленности достиг максимального уровня. В этих условиях поле для маневров существенно сузилось, хотя не исчезло совсем. Власти могли мобилизовать все наличные ресурсы и запасы [323], наконец, обратиться к международной помощи, как это сделали большевики во время голода 1921–1922 г. Такие меры грозили определенными экономическими и политическими трудностями, но не были невозможны. Однако Сталин, скорее всего, даже не рассматривал их. Наоборот, в условиях голода государство усилило нажим на деревню.
Многочисленные документы, открывшиеся в последние годы, рисуют ужасную картину. У голодавших крестьян отбирали все продовольственные запасы. Не только зерно, но и овощи, мясные и молочные продукты. Особый интерес команды мародеров, состоявшие из местных чиновников и активистов, прибывавших из городов, проявляли к скрытым запасам – так называемым «ямам», куда крестьяне, следуя вековым традициям страховки от голода, закладывали зерно. Для того чтобы заставить голодных людей указать на «ямы» и другие запасы (что фактически означало обречь свою семью на смерть), применялись жестокие пытки. Крестьян избивали, выгоняли раздетыми на мороз, арестовывали, ссылали в Сибирь. Попытки умирающих от голода крестьян спастись бегством в более благополучные регионы жестоко пресекались. Беженцев, обрекая на медленную смерть, возвращали в их деревни или арестовывали. К середине 1933 г. в лагерях, тюрьмах и ссылке насчитывалось около 2,5 млн человек [324]. Часто их судьба была лучше судьбы тех, кто умирал от голода «на свободе».
В период своего пика в конце 1932 – начале 1933 г. голод в наибольшей степени поразил регионы с населением более 70 млн человек – Украину, Северный Кавказ, Казахстан, часть российских областей. Это не означает, что остальные из 160 млн населения СССР не голодали вообще. Многие жители формально не голодающих районов существовали на грани голода. Страну охватили эпидемии, прежде всего тиф. Миллионы перенесли тяжелейшие заболевания, остались инвалидами и умерли через несколько лет после того, как сам голод прекратился. Никакими цифрами невозможно измерить степень моральной деградации. Секретные информационные сводки ОГПУ и партийных органов, особенно в первые месяцы 1933 г., были переполнены сообщениями о широком распространении людоедства. Матери убивали детей.
Хотя голод и массовые репрессии распространялись повсеместно, наибольшей ожесточенности эта смертельная смесь достигла на Украине и Северном Кавказе [325]. Именно к этим двум важнейшим регионам СССР, как можно судить по документам, было приковано особое внимание Сталина в 1932–1933 гг. Политика голодных хлебозаготовок и террора проводилась здесь в наиболее полном виде по двум взаимосвязанным причинам. Первая имела, условно говоря, экономический характер. Украина и Северный Кавказ обеспечивали до половины государственных заготовок зерна. Однако в 1932/1933 гг. именно здесь произошло огромное снижение сдачи хлеба – на 40 % по сравнению с предыдущим годом. Положение немного спасали российские зернопроизводящие области, также голодавшие, но значительно перевыполнившие свои планы. Однако отсутствие украинского хлеба нельзя было компенсировать полностью. Отчасти это объясняет требования Сталина к Украине и Северному Кавказу. Он хотел получить «свой» хлеб и был взбешен огромным снижением поставок.
Не без некоторых оснований Сталин рассматривал кризис хлебозаготовок 1932 г. как продолжение войны с крестьянством, как закрепление результатов коллективизации. В письме советскому писателю М. Шолохову [326]6 мая 1933 г. Сталин утверждал: «уважаемые хлеборобы по сути дела вели «тихую» войну с советской властью. Войну на измор […]» [327]. Авангардом этой крестьянской «армии», боровшейся с советской властью, Сталин, несомненно, считал крестьянство Украины и Северного Кавказа. Именно здесь традиционно были сильны антисоветские настроения. Именно украинские крестьяне выступали главной движущей силой антиколхозного движения весны 1930 г. Неоднократные волнения вспыхивали на Украине и Северном Кавказе в 1931–1932 гг. Дополнительным поводом для опасений было пограничное положение Украины. Сталин полагал, что украинским кризисом может воспользоваться враждебная СССР Польша [328]. В общем, как точно отмечает Х. Куромия, Сталин подозревал всех крестьян, но «украинские крестьяне были под двойным подозрением, и как крестьяне, и как украинцы» [329].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу