Олег Хлевнюк - Сталин. Жизнь одного вождя

Когда наступило время публично докладывать о результатах первой пятилетки, Сталину пришлось проявить некоторую изобретательность. Пользуясь правом победителя, он не назвал ни одной реальной цифры и просто объявил черное белым. Пятилетка, по словам Сталина, была выполнена досрочно! [317]Конечно, вложение огромных ресурсов и массовые закупки оборудования и технологий на Западе принесли результаты. В стране было построено много современных предприятий, существенно увеличилось производство промышленной продукции. Однако чуда не произошло. Невыполнимые планы пятилетки не были достигнуты даже приблизительно. Производство чугуна вместо 17 млн тонн составило в 1932 г. 6,2 млн, производство нефти вместо 45 млн тонн – 21,4 млн, производство тракторов вместо 170 тыс. – 48,9 тыс., производство автомобилей вместо 200 тыс. – 23,9 тыс. и т. д. [318]В особенно трудном положении находилась промышленность, выпускавшая товары широкого потребления.

Однако главная проблема первой сталинской пятилетки заключалась в том, что она заложила основы низкоэффективной, избыточно затратной, ограниченно инновационной модели индустриализации. Историкам еще предстоит оценить качественные параметры форсированного наращивания тяжелой индустрии, соотношение формальных темпов развития и реальных экономических результатов. Гораздо лучше изучены другие последствия политики «большого скачка» – голод начала 1930-х годов.

Жертвами голода, достигшего пика на рубеже 1932 и 1933 гг., были от 5 до 7 млн человек [319]. Еще миллионы остались инвалидами. В мирное время, в относительно нормальных климатических условиях на богатые сельскохозяйственные районы обрушились разруха и запустение. Хотя голод начала 1930-х годов был сложным явлением, мы имеем полное право на его персонификацию. Это был сталинский голод. Во-первых, потому что именно сталинская политика послужила главной причиной голода. Во-вторых, потому что именно Сталин принимал решения, которые в 1932 и 1933 гг. могли смягчить или, наоборот, усилить трагедию.

В значительной мере голод был неизбежным следствием форсированной индустриализации и коллективизации. С производственной точки зрения колхозы были плохой заменой уничтоженным хозяйствам так называемых «кулаков». Однако, опираясь на колхозы, государство относительно легко выкачивало из деревни ресурсы. В течение нескольких лет крестьяне подвергались сверхэксплуатации. В результате деревня не просто голодала. Лишаясь физических сил, она теряла стимулы к труду, впадала в отчаяние и апатию. Крестьяне заранее знали, что весь выращенный урожай заберет государство. Несколько лет такой политики не могли не вызвать деградацию. Интересы государства и крестьян разошлись коренным образом. Государство вело себя крайне агрессивно и стремилось забрать из деревни как можно больше ресурсов. Крестьяне, как и жертвы голода во всем мире, пользовались «оружием слабых» [320]. Они саботировали выполнение государственных повинностей, стремились создать личные страховые запасы. Урожай 1932 г. на полях был невысоким, но даже его убирали из рук вон плохо. Сталин вполне осознавал враждебность насильно коллективизированной деревни. Однако вину за противостояние он целиком возлагал на крестьян, заявляя, что они объявили войну советской власти.

Нараставшая угроза кризиса была очевидна для всех, включая Сталина, задолго до осени 1932 г., когда голод вступил в свою высшую фазу. На поверхности лежали и методы, при помощи которых можно было если не предотвратить голод совсем, то по крайней мере ограничить его. Первый из этих методов – установление твердых норм сдачи зерна государству. Иначе говоря, движение от колхозной продразверстки к колхозному продналогу. Это стимулировало бы интерес крестьян к наращиванию производства. Однако Сталин отверг такую меру [321]. Он предпочитал не связывать себе руки обязательствами. Важным шагом для предотвращения голода могло быть сокращение экспорта зерна, а также его закупка за границей. Такие закупки в ограниченных размерах производились весной 1932 г. [322], что свидетельствовало о том, что в принципе это возможно. Однако Сталин отказался следовать этим путем дальше. Любые уступки, прямо или косвенно свидетельствующие об ошибочности «большого скачка», были противны самой натуре Сталина и политически опасны для диктатуры. Для смягчения давления на крестьян требовалось снизить темпы индустриального роста. Скрепя сердце, Сталин согласился на такую корректировку курса только в 1933 г. Промедление с этим решением было оплачено миллионами жизней.